Я глянул в направлении, указанном Нинкой, и в самом деле увидел дорогу, уходящую в лес. «Ну что же, — подумал я, — пойдем по ней, а там, быть может, попадется лесной источник, где можно помыться, или даже какой-нибудь…. Гм… населенный пункт. Или хотя бы лесничество, сторожка. Да и жрать хочется, в самом-то деле. Главное — по пути не накушаться этим чертовым портвейном без начала, без конца. Выкинуть бы его подальше от искушения, да… слаб человек, слаб. Вот исполнится мне двадцать три года, брошу выпивать совсем!» — решил я с той же ослиной категоричностью, с которой писал заявление в милицию.
— Попутку бы… — донесся до меня телятниковский скулеж.
— Пешком пройдешься! Тебе худеть надо.
— Винни, я тоже что-то жрать хочу. Как Нинка… Нина. Я как перенервничаю, так жрать хочется, сил никаких нет.
— Ты же илу наелся. Передавай бутылку…
— Ил малокалорийный. Бери…
Под аккомпанемент такой незлобивой беседы мы вошли и углубились в лес. Источник нашли почти сразу же. Вода была такой холодной, что обжигала кожу, но смывать корку уже подсохшей грязи, смешанной с тиной и ошметками загустевшего ила, было истинным наслаждением. Макарка только повизгивал. Помывшись, постирав одежду и выжав ее, мы мутно переглянулись и поняли, что опять что-то не то. Макарка заплетающимся языком (не выпуская проклятой бутыли!) решил объявить перекличку на первый-второй. Уже из этой идиотской фразы я понял, ЧЕГО не хватает. Точнее, кого.
Пока мы приводили себя в порядок, Нинка пропала.
Удостоверившись в этом, я сел задницей в тот самый источник, в котором только что полоскал свою одежду (а потом тщательно выжал и надел на себя — быстрее высохнет, да и прохладнее так в душный вечер). Макарка привычно протянул мне панацею от всех бед и напастей в виде бутылки с искривленным горлышком… ну, вы знаете! Но тут я, кажется, даже не заметил ни Телятникова, ни бутыли. Еще бы!.. Девчонка пяти с половиной лет от роду на ночь глядя потерялась в незнакомом лесу, в месте, где черт знает кто может водиться. Причем включая упомянутого черта. Но тут же я взял себя в руки и рассмеялся. Чего это я?.. Да она без моего ведома бывала в этом месте уже не раз, и ничего! А я тут развожу панику. Нет, таких, как я, не берут в разведку. Даже если разведывают всего лишь… ну, скажем, планировку женского общежития какую-нибудь. А Нинка… Конечно, эта маленькая паршивка разыгрывает нас. Она просто спряталась, решила поиграть, и теперь делает из нас дураков. Впрочем, делать из нас дураков не так уж и сложно: в этом направлении немало потрудился и сам Господь Бог.
Я вышел из ручья и, сложив ладони рупором, закричал:
— Нинка, а ну вылеза-а-ай!
Тишина. Молчание. Только заливаются птицы, да шумят под налетевшим ветром листья.
— Поймаю — накажу-у-у!
«Жуй-жуй-жуй!» — аппетитно отозвалось эхо. У голодного Телятникова заурчало в брюхе.
— Забралась на дерево и сидишь наверху-у-у? — продолжал выдвигать я свои предположения. Эхо отозвалось как-то уж совсем неприлично. Нельзя так с детьми. Я уже снова начал приближаться к черте, отделяющей меня от близкого к панике состояния, но тут между деревьев, на узкой лесной тропинке замелькало знакомое пестрое платьице. Это бежала Нинка. Вид у нее был откровенно довольный, и у меня немедленно отлегло от сердца. Племяшка подскочила ко мне, дернула за подол мокрой рубашки и за джинсы, да так, что оттуда вывалился карманный сборничек кулинарных рецептов «В помощь молодой хозяйке». Который, если помните, я брал еще на эту проклятую свадьбу. После неоднократного купания кулинарная книга была измочалена так основательно, что молодой хозяйке потребовалась бы дополнительная помощь, чтобы прочитать хоть что-то.
— Илюшка, Илюшка! — выговорила Нинка. — Вы тут пока чупахались, я нашла, где покушать. Там дом с крышей, из трубы дым, а из окна пахнет так вку-у-у-усно! — Нинка даже закатила глаза, чтобы передать, насколько аппетитны тамошние запахи.
— Где дом? — встрепенулся я.
— Там, за лесом! А еще дальше речка, а за речкой городок. Красиво! Ух, Илюшка!
— Ага. Отлично. Ну, пойдем. Правда, денег у нас всего триста рублей.
— И что-то мне подсказывает, — встрял Макар, — что наши рубли не будут особенно конвертироваться в здешних краях.
Финансовый вопрос оставили, что называется, до выяснения. Дорога через лес оказалась неожиданно короткой: уже через несколько минут между деревьями просветлело, и мы вышли прямо к очень добротному каменному дому с высоким крыльцом, с весело дымящей трубой, с бельэтажем и скатной крышей. Лепной фасад был украшен фигурками каких-то милых рогатых существ, напомнивших мне (да простит меня моя сестра!) Нинку. К дому пристроился просторный, сплошь застекленный флигель с занавесочками и фонариками. Дом был обнесен оградой. Ворота, широкие, крепкие, стояли с открытыми настежь створками. Именно это обстоятельство почему-то смутило меня. Однако же все опасения были опрокинуты, вычищены из сознания и подсознания великолепным запахом, который вытягивало из окон, через дверь, из-под слабо трепещущих занавесок — запахом жаренного с приправами, кореньями, с душистыми травами свежего мяса. У меня подвело живот. Портвейн, который мы непозволительно хлестали в неисчислимых количествах, усилил эффект, раздразнил, раздраконил аппетит. Пробудившийся пустой желудок и аромат мясных лакомств, бьющий в ноздри, это било наповал. Раздухарившийся Макарка внезапно упал на колени и в таком виде пополз в проем ворот, вереща:
— Хозяева! Искусители! Подамся в рабство за кусочек мяса с картошечкой да с подливою! Не погуби, хозяюшка!
— Последние полтора литра пить ему, кажется, н-не следовало, — пробормотал я. — Или два… Гм! Стоп! Что за контора? Да еще в здешней глуши?
Я увидел то, чего не заметил паясничающий Телятников. Слева от входа честь честью красовалась черная табличка, на которой было написано: ЧАСТНОЕ СЫСКНОЕ АГЕНТСТВО «ЧЕРТОВА ДЮЖИНА». Я присвистнул. А я-то изначально ожидал, что мы выйдем к эмкой патриархальной избушке, в которой будет сидеть нечесаная особа пенсионного возраста с каннибальскими наклонностями, этакая добротная, кондовая Бабаям, знаток кулинарного вопроса! Сыскное агентство! Вот уж воистину из огня да в полымя. Конечно, ТУТ мне никто не предъявит вздорных обвинений в… (тоскливо сжалось сердце!). Но, быть может, эти невидимые хозяева частной сыскной конторы, с таким вкусом приготавливающие мясо, дадут фору и тому краснорожему капитану, и двум его старшим сержантам, и «чтецу», и «писателю». Все может быть!.. Мне многое предстоит узнать, но я уже твердо усвоил одну простую истину, которой суждено пройти со мной бок о бок весь назначенный мне путь: ТЕПЕРЬ ВОЗМОЖНО ОЖИДАТЬ ВСЕГО! Я еще раз прочел вывеску и подумал, что название местной детективной фирмы куда как впечатляет.
Между тем сольный номер Макарки Телятникова подошел к своему логическому завершению: дверь дома отворилась, и вышла оттуда средних лет женщина в длинном платье, в черной шали на плечах, и крикнула насмешливо:
— Ну, довольно кувыркаться-то, ты мне всю лужайку потравишь, гость дорогой! Заходите уж! Откуда взялись, милостивые государи? И вы, вот вы, — еще больше повысила она голос, обращаясь уже ко мне, — не стойте там, у ворот, идите сюда. У вас, верно, какое-то дело? Ничего, у нашего агентства самые лучшие рекомендации. Прошу.
Так мы были приглашены в дом. Перед тем как зайти внутрь, я углядел на самом углу особнячка продолговатую табличку, на которой было чинно выгравировано: улица Третья Пекарская, дом 13. Ну что же. Нам везет с числами. Наверно, очень стильно пить неиссякающий портвейн марки 666 в доме номер тринадцать, где базируется агентство с вполне резонным наименованием «Чертова дюжина». И адрес примечательный… Тем паче, что поблизости не имелось ни Первой, ни Второй Пекарской улиц, чье наличие подразумевалось, исходя из данного адреса. Не было вообще никаких улиц, никаких домов. Ни дома 1, 2, 3… 7, 8 и так далее. Ни одиннадцатого, ни двенадцатого. Только 13-й.
С кокетливым звоночком в форме весело скалящегося черепа на входе.
Хозяйка дома шла прямо перед нами. Я видел только узкую спину и плечи, затянутые черной, с морозным огоньком, шалью. Лица ее я до сих пор не разглядел. Она ввела нас в просторную комнату весьма странного вида. Комната эта, с высокими потолками, светлая, была словно склеена из двух половинок, не имеющих друг к другу никакого касательства. Кроме разве что общего расположения.