л, пытаясь отмахнуться от болючих обвинений, но они все же ранили его самым неприятным образом. - Ты не сказала, что у меня был ребенок! - неожиданно для себя он повысил тон, но извиняться за это не собирался - разговор, рано или поздно, должен был подойти к этой отметке. - Да потому что у тебя его не было! - взорвалась Шерон, когда муж снова перетянул одеяло на себя. Она больше не в силах была сдерживать весь этот гнев и обиду, накопившееся из-за непонимания со стороны самого близкого человека. - Он был у меня! - Что ты несешь?! Послушай... - Нет! Просто замолчи! Я наслушалась достаточно, когда ты собирал вещи, потому что тебе нужно было все обдумать без меня. Так что, теперь слушать будешь ты! Они оба на мгновение затихли, продолжая стоять в центре гостиной. Казалось, термостат вот-вот запищит из-за повышения температуры в помещении - атмосфера накалилась до предела. Убедившись, что муж больше не будет перебивать, Шерон вдохнула полной грудью, пытаясь продавить тугой клубок обиды, ставший поперек горла, и продолжила: - Я была одна, когда узнала о беременности. Это должен был быть самый счастливый день в моей жизни, но радость не казалась правильной, потому что тебя не было рядом. Я была одна, когда впервые услышала сердцебиение ребенка, и это был самый прекрасный звук на свете. Но тебя там не было... Тебя не было так долго, - Шерон перевела дыхание, чтобы не расплакаться раньше времени, нашла силы говорить дальше. - Знаешь, иногда я ловила себя на мысли, что, возможно, больше не увижу тебя живым, и этот ребенок был подарком свыше - твоим наследием... Я начала придумывать имена. Девочку я бы назвала в честь твоей матери, а мальчика - Стивом, - она печально улыбнулась и отвела взгляд. Стив чувствовал, как вся та ярость, которая минуту назад подталкивала его к непоправимым поступкам, внезапно куда-то подевалась. На смену ей пришла боль, от которой хотелось завыть. - А потом, - Шерон снова вдохнула, - потом жизнь, которая росла во мне оборвалась. Ребенок, которого я вынашивала, умер. Часть меня умерла вместе с ним. Внутри словно образовалась дыра, которая затягивала в себя все, чем я являлась. И в один момент больше ничего не осталось - лишь пустота. Пугающая пустота. Такого никому не пожелаешь. Отчасти поэтому я не смогла сказать тебе. Я хотела, ты имел право знать, но я просто не смогла. Не знала как... - Шерон, - Стив попытался что-то сказать, но Шерон его не слышала. - Не хотела, чтобы ты ощутил нечто подобное... Но ты узнал, и каким-то образом стал единственным, чье сердце разбито. Ты ушел и оставил меня в тот момент, когда я больше всего в тебе нуждалась! - Шерон громко выдохнула, только сейчас осознав, что все ее попытки не заплакать были с самого начала неудачными. Соль давно обжигала ее лицо, а она все это время кричала сквозь слезы. Дыхание спирало и невыносимо болело внутри. Но уже не от избытка эмоций. Ноги внезапно подкосились, и Шерон едва успела схватиться за край стола, чтобы не упасть, стиснув зубы от режущего спазма внизу живота. - Шерон? - Стив испуганно бросился к ней, поддерживая за руку. - Что-то не так, - прошипела она сквозь боль, крепко вцепившись в плечо мужа. - Кажется, у меня кровотечение. 7 лет назад Бикон Хиллз, штат Калифорния Четверг, 23 января, 2009. 13:55 Эллисон стоит у дерева на школьном дворе и курит у всех на виду. На ней кожаная куртка покойной тети Кейт и рваные джинсы. Пряди волос закрывают лицо, выбеленное солью слез. В клубнях сигаретного дыма она больше похожа на призрака. Призрака прежней себя. Но ей все равно, что подумают люди. Недавно она поняла, что мертва внутри. За нарушение дисциплины и прогулянные уроки уже давно перестали звонить отцу. Он слишком пьян, чтобы что-то решать. Даже за драку с одноклассницей не исключили, пожалели и отправили к школьному психологу. Эллисон считает это полной херней и делает очередную затяжку. На нее больше не смотрят искоса, предпочитают вообще обходить стороной. Ей безразлично, она ни в ком не нуждается. Школьный звонок противно оповещает об окончании уроков и через несколько минут Эллисон приходится снова закурить при виде Лидии, направляющейся к ней. У той идеальная прическа и уверенный взгляд, но только Эллисон знает, о чем блестят ее глаза. За ними боль и пустота. Боль и пустота... Лидия замедляет шаг и смотрит по сторонам. Подходит ближе, заглядывая под копну темных сухих волос. Во взгляде Эллисон злость, но она понимает. Каждая по своему справляется со сломленной душой. Кто-то курит и плюет на систему, а кто-то надевает маску и доводит до идеала свои оценки в школе. - Сколько сегодня получила пятерок? - в ее голосе почти осуждение. Эллисон почти ненавидит ее за то, что у той хватает сил собирать себя по кусочкам. Эллисон ненавидит себя за это. - Не ожидала тебя здесь увидеть, - прощает Лидия раз в неделю. - Я тоже не ожидала, - Эллисон тушит о дерево бычок и начинает идти. - Проведу тебя до машины. Они идут молча. У них одна боль на двоих, но разные диагнозы. - Мама записала меня на терапию, - проговаривает Лидия так, словно ее сейчас вырвет. - Херня полная. Эллисон выпускает смешок и прячет руки в карманы куртки. У Лидии хоть мать есть. И отец тоже, а не на дне бутылки. Они стоят у машины, смотря в разные стороны. Эллисон тянется за сигаретой и плевать, что так часто. Лидия тоже закурила бы, но боится, что в купе со своими антидепрессантами бурые круги под глазами не спрячет никакая тоналка, а от зудения матери и так голова раскалывается. - Стайлз пригласил меня на выпускной, - Лидия представляет, что делает затяжку. - Тебе стоит пойти, - на полном серьезе говорит Эллисон, выдыхая в сторону. Она бы хотела, чтобы у Лидии все было так, как должно быть у семнадцатилетней девчонки. Хотя бы выпускной. Они снова молчат. Единственное, что дается не так тяжело - молчание. Долгое, тихое, но не спасающее. Спасения нет. Для одной из них так точно. Январский ветер заставляет Лидию дрожать, и Эллисон больше ни к чему затягивать. Она смотрит на нее, как делает не часто, и от этого взгляда отчего-то становится еще холодней. Душа стынет, но на лице ее улыбка. Она обнимает Лидию, так крепко, что сердце щекочет ребра. А та лишь замирает от первых прикосновений за несколько месяцев. - Ты же знаешь, что я люблю тебя? - шепчет Эллисон в рыжую макушку, проводя рукой по волосам. Лидия, наконец, заставляет себя сцепить руки на ее спине, вжаться носом в темные пряди на плече. Они не пахнут табаком и холодом. Они пахнут прощанием. Эллисон целует ее в щеку и улыбается напоследок. Так искренне, как только может. В глазах мерцают слезы, но ей не жаль. Это больше похоже на свободу. Лидии не верится. Она словно наблюдает со стороны, не в силах контролировать собственное тело. Нельзя ее отпускать! Нельзя вот так просто ее отпускать! А что, если она больше никогда ее не увидит?