В таком положении, вне всякого сомнения, оказывались Монтгомери и Элиза; в самом деле, Монтгомери был куплен покойным мистером Кертисом в качестве раба, и, так как ни ему, ни Элизе не было тридцати лет, а много меньше, трудно было предположить, что мистеру Кертису удалось оформить законный акт об их освобождении. Таким образом, они продолжали оставаться частью имущества и, за отсутствием какого бы то ни было завещательного распоряжения, переходили в руки мистера Агриппы Кертиса, который и являлся единственным наследником, ибо отца и матери Кертиса уже не было в живых. Существовала, правда, в этом законе оговорка, допускавшая освобождение раба и до того, как ему минет тридцать лет. Для этого ставилось условием, чтобы мотивы, которыми руководствовался владелец, были одобрены судьёй данного прихода и не менее чем тремя четвертями всех присяжных общественной полиции. Но эта оговорка имела отношение только к рабам, родившимся в данном штате, — мистер Кертис мог бы воспользоваться ею в отношении Элизы, но не в отношении Монтгомери.
Законы Луизианы — как пояснил нам адвокат, следуя в этом вопросе за гражданским законодательством, на основании которого они создавались, — значительно более человечны, чем английские законы, принятые в других штатах. Когда отец на словах или на деле признает ребёнка, родившегося от незаконной связи, своим, эти законы называют таких детей внебрачными и дают им право требовать с отца поддержки, содержания и предоставления возможности обучиться ремеслу. Однако при этом в сильной степени ограничивается право человека дарить своё имущество при жизни или завещать его в тех случаях, когда у данного лица есть родные и близкие.
В Англии, равно как и повсюду в Соединённых Штатах, за исключением Луизианы, человек может кому угодно подарить или завещать своё имущество; в Луизиане же, если у него есть законные дети, он уже не имеет права ничего подарить или завещать детям внебрачным сверх того, что им необходимо на пропитание, даже если эти дети и признаны им самим. Но если у него и нет законных детей, а есть только родители, братья или сёстры, он всё равно не может никому отчуждать ни по дарственной, ни по завещанию свыше одной четверти своей собственности. Это отступление от гражданского права и от Испанского закона, [64]который был в силе в этом штате, сделано с тем, чтобы отец не мог завещать свою собственность смешанному потомству. Что же касается закона, ограничивающего освобождение рабов, то он направлен на то, чтобы возможно большая часть населения оставалась в рабстве.
Может быть, впрочем — как нам сказал адвокат, — мистер Кертис, послав обоих детей в свободные штаты, тем самым уже освободил их. Если бы они оставались на Севере, никто не имел бы на них никаких прав. Однако нельзя было быть уверенным в том, что по возвращении в Луизиану они снова не стали бы рабами. Правда, Верховный суд Луизианы вслед за многими другими штатами принял некогда постановление, что раб, вывезенный или посланный в один из свободных штатов, в силу этого одного уже получает свободу и не может снова быть возвращён в рабство. Но постановление это было принято под влиянием устаревших идей, которые вскоре были позабыты, и адвокат не был уверен, что суд будет считаться с этим постановлением в настоящее время.
Так как фактическое владение составляет девять десятых закона, заметил шутя адвокат, а во всём, что касается рабов, даже десять десятых, то преимущество решительно на стороне мистера Гилмора уже потому, что Элиза сейчас находится в его руках. Мимоходом он добавил, что давно уже знает мистера Гилмора и что это хитрый мошенник и плут, очень изворотливый и ловкий, что это лицемер, любящий разглагольствовать о долге, справедливости, благочестии и стремлении делать добро, но глубоко равнодушный и к долгу и к справедливости, если они не сулят ему никакой личной выгоды.
Адвокат сказал нам, что мы должны прежде всего помочь Монтгомери избежать расставленной ему ловушки, Если Монтгомери схватит, ему будет крайне трудно доказать своё право на звание свободного гражданина, ибо в одной из статей «Кодекса законов о неграх», который наш адвокат также счёл нужным прочесть нам вслух, говорится, что цветные, даже и получившие свободу, не должны считать себя равными белым. Во всех случаях они должны уступать белым, первыми никогда не заговаривать с ними, а отвечать им всегда с почтением, В случае нарушения этих правил негры подлежат заключению в тюрьму на разные сроки, в зависимости от серьёзности нанесённого ими белому оскорбления.
Следовательно, мы в лучшем случае могли рассчитывать на то, что Монтгомери будет отнесён к числу «свободных цветных граждан». В Виргинии и в Кентукки потомок негра в четвёртом поколении, если все остальные его предки были белыми, считается белым, и закон уже не принимает во внимание того, что в нём есть африканская кровь. Таким образом, он причисляется к белому населению и получает все права белых, невзирая на то, что его прапрадед или прапрабабушка были чистокровными неграми.
Но во многих других штатах, в том числе и в Луизиане, примесь африканской крови является несмываемым пятном. Самой крохотной частицы чёрной крови, если даже она растворяется в крови целой нации, достаточно, чтобы зачислить человека в разряд «свободных цветных», которые не должны считать себя равными белым и «под страхом тюремного заключения не должны позволять себе неуважительно говорить с ними». Таким образом, если Монтгомери, будучи схвачен как раб, начнёт защищать свою свободу и при этом скажет что-нибудь оскорбительное для представителя власти, особенно же, если ему вздумается свалить его о ног, проделав с ним то же самое, что с мистером Грипом Кертисом, то даже в случае, если бы ему и удалось доказать потом, что он свободный человек, такое поведение может иметь для него самые неприятные последствия.
Итак, прежде всего нужно было не допустить, чтобы Монтгомери был схвачен.
Что же касается Элизы, то если бы мы могли каким-нибудь способом вырвать её из когтей Гилмора, нам уже было бы гораздо легче бороться за её право на свободу.
По счастью, Монтгомери, уезжая из Нью-Йорка, написал матери и сообщил ей день своего выезда, а кстати назвал и пароход, на котором он должен был прибыть сюда. Это письмо нам тоже по какой-то счастливой случайности удалось получить, когда, возвращаясь домой от адвоката, мы зашли на почту.
Колтер немедленно нашёл лодку и отправил её навстречу пароходу, снабдив своего человека письмом от Касси на имя Монтгомери. Пароход шёл из Нью-Йорка с большой скоростью, и лодка, посланная Колтером, встретила его всего в нескольких милях от города.
Следуя указаниям, данным ему в письме, Монтгомери немедленно покинул пароход и перешёл на лодку, которая и высадила его на берег. В тот же вечер Монтгомери, пользуясь темнотой, пробрался в маленький пригородный дом, который Колтер снял для меня и Касси.
И какое счастье, что Монтгомери не прибыл в Новый Орлеан на пароходе! Как выяснилось потом, Грип Кертис своевременно направил в Нью-Йорк своего агента, которому было поручено следить за каждым шагом моего сына. Узнав, с каким пароходом он должен прибыть, Кертис очень скоро после того, как Монтгомери перешёл в лодку, поднялся на борт в сопровождении нескольких человек с намерением его захватить.
Сын мой! Наконец-то мне дано свидеться с тобой! Тебе удалось спастись из чудовищных лап, укрыться хотя бы на миг от плети, которую злобный и мстительный негодяй купил, чтобы расправиться с тобою, его собственностью! Он заявил, что ты принадлежишь ему. Ты — мой сын, мой мальчик, дитя моё! Уже не тот только что начинающий лепетать малютка, каким я оставил тебя, а зрелый, красивый и статный мужчина, гордиться которым мог бы любой отец.
Нет, ни с чем не сравнится то чувство восторга, которое я испытал, прижимая моего сына к груди! Но для него, для этого благородного и смелого юноши, радость встречи была омрачена: что значило для него найти отца, которого он даже не помнил, зная о нём только из рассказов матери, если в ту же минуту он узнал, в каком ужасном положении Элиза, подруга его детских игр, подруга его юности, его возлюбленная, его невеста!
Каким румянцем зарделись вдруг его щёки! Как его тёмные глаза — те же, что и у матери, но без их мягкой покорности, — засверкали огнём при одной мысли о том, что его любимая Элиза в опасности и в беде! Нам с большим трудом удалось его удержать, и то лишь тогда, когда мы уверили его, что у Колтера есть свои доверенные люди, которые сейчас караулят дом, так что, если Элизу будут куда-нибудь отправлять, нас сразу же об этом известят. Он сказал, что хорошо знает дом мистера Гилмора и ближайшие окрестности. Знал он и слуг в доме, так как ещё мальчиком он был любимцем чернокожей экономки Гилмора. Монтгомери твёрдо стоял на своём: сегодня же ночью он найдёт способ пробраться в дом Гилмора и спасти несчастную Элизу, чем бы это ни грозило ему самому.
64
Испанский закон — так называлась система законов, применявшаяся испанскими колонизаторами в Вест-Индии, Мексике и в штате Луизиана.