Он рассказал мне, что уже очень давно, лет, пожалуй, около двадцати тому назад, в здешних местах, на беду всех соседних рабовладельцев, появился беглый негр, который среди местных жителей был известен под кличкой Том Дикарь. Предполагают, что этот негр когда-то принадлежал старому генералу Картеру, богатому плантатору из Чарлстона. Генерал Картер ещё в те времена, когда этот Том бежал от него, обещал награду в тысячу долларов тому, кто доставит беглеца живым или мёртвым. Дело в том, что этот раб бежал из Лузахачи, с одной из рисовых плантаций, принадлежавшей генералу и расположенной немного к югу отсюда. И бежал он, убив управляющего плантацией во время ссоры, которую этот негодяй затеял по поводу того, что управляющий выдрал плетью его жену. Вслед за побегом Дикаря на генерала посыпались всякие беды: не то пять, не то шесть раз вспыхивали пожары на его великолепных механических рисовых мельницах, которые в конце концов сгорели дотла. Говорили, что мельницы, несомненно, были подожжены и что именно Том поджёг их из мести. Не раз делались попытки поймать этого опасного бродягу. С этой целью составлялись самые хитроумные и сложные планы; но все попытки кончались неудачей и обходились очень дорого: бог весть, сколько людей было тяжело ранено в бешеных схватках с этим страшным противником. У него, по-видимому, было несколько убежищ, разбросанных на большом пространстве. Он перебирался из одного в другое, в зависимости от обстановки, и выпутывался из любых сетей, которые ему расставляли. Случалось, что после очень уж настойчивых преследований он исчезал на несколько месяцев, иногда даже на год или два, затем вдруг появлялся снова, и как раз тогда, когда его менее всего ждали. Если бы он ограничивался только хищением того небольшого количества продуктов, необходимых для пропитания его и его сообщников, всё это было бы ещё не так важно. Но он поддерживал тайную связь чуть ли не со всеми окрестными плантациями, его считали виновником всех крупных грабежей, всех бунтовщических действий и восстаний рабов, он оказывал поддержку и помощь всем беглым неграм, давал им приют и спасал от преследований.
Тома Дикаря совсем недавно видели в окрестностях плантации, и все считали, что массовый побег рабов в самое горячее время состоялся не без его деятельной помощи. Обсудив положение, решили, что захватить Тома в компании десятка-другого неопытных и ещё не обученных им новых его сообщников будет много легче, чем тогда, когда он один или его сопровождают только немногие старые и испытанные друзья. Считалось, что их было двое или трое, но это тоже были одни предположения, так как в точности никто ничего не знал.
Для моего нового знакомца — плантатора, сообщившего мне все эти подробности, которые с той минуты, как было произнесено имя Тома Дикаря, пробудили во мне самый живой интерес, поимка бежавших от него рабов была с материальной точки зрения чуть ли не вопросом — жизни и смерти. Если ему не удастся изловить их, весь его урожай хлопка пропадёт, и это в такое время, когда цена на хлопок достигла шестнадцати центов за фунт и обещает подняться ещё выше. В этих краях свободных рабочих не существовало, а на то, чтобы получить в наём у кого-нибудь из соседних плантаторов принадлежащих им рабов, рассчитывать было нечего: все были брошены на упорную борьбу с сорняками, Да и кроме того, в это время года требовалось особое напряжение всех сил, так как именно в этот период с каждой плантации обычно исчезало известное число неисправимых негодяев, готовых вынести, когда их поймают, любое наказание — как объяснил мой собеседник, — лишь бы доставить себе удовольствие провести несколько недель в лесном уединении. В этом отношении они следовали примеру большинства хозяев, которые, как только начинался вредный для здоровья период сильной жары, покидали свои плантации и отправлялись в Саратогу, в Филадельфию или в Нью-Йорк, где были такой же заметной фигурой, как бывший раб Кафи [42], выдавали себя за миллионеров и набобов, вызывая любопытство и удивление местных янки. Они сорили там деньгами, зная, что по возвращении будут обречены до самого конца года влачить у себя дома жалкое существование, спасаясь от посещения назойливых кредиторов, от судебных повесток и описей, — совсем так же, как их жалкие рабы были обречены расплачиваться за своё бродяжничество, подставив спины под плеть.
Доведённый до отчаяния, мой плантатор обещал тому, кто поймает его рабов, высокую награду. К этому ещё добавлялась сумма, назначенная за Тома Дикаря, и награды, обещанные другими плантаторами за поимку их рабов, — побеги в этом году приняли небывалые размеры из-за нехватки маиса и увеличения площадей, занятых под хлопок, которого ввиду ожидавшегося повышения цен посеяли больше, чем обычно. В связи со всем этим было решено устроить грандиозную облаву. На неё съехалось около ста человек — окрестные плантаторы, управляющие, всякие праздношатающиеся из числа разорившихся белых, а кроме того, несколько профессиональных охотников за рабами со сворами специально обученных псов. Все эти люди были хорошо вооружены. Прежде всего нужно было до последнего уголка обыскать окрестные болота, где беглецы обычно скрывались днём; ночью они покидали свои убежища, чтобы пополнить свои запасы за счёт соседних плантаций; они уводили из стад овец и другой скот, обирали поля и поддерживали связь с оставшимися в неволе жёнами, детьми и друзьями. В этом году время для такой облавы оказалось очень благоприятным: стояла необычайная жара, болота высохли на большом пространстве, и пробраться в затаённые уголки было легче, чем в прежние годы.
Участники облавы разбились на пять или шесть отрядов, каждый из которых имел при себе свору собак. Встреченная мною на дороге группа — сейчас я имею в виду уже не собак, а людей — и была одним из таких отрядов. Какого успеха добились остальные отряды — неизвестно; что же касается людей, которых я видел перед собой, то одного взгляда было достаточно, чтобы судить о том, каких результатов они добились.
Перед отрядом была поставлена задача обыскать болото, не очень значительное по занимаемому им пространству, но малодоступное из-за воды и грязи, которая местами достигала глубины человеческого роста. В центре этого болота находился островок, служивший, как говорили, излюбленным убежищем Тома Дикаря. Здесь он считал себя в безопасности, потому что никто так хорошо, как он, не знал удобных подходов к этому месту.
Приблизительно в полумиле от болота собаки напали на след более светлого из двух негров. Он лежал в траве, надеясь, что его не заметят. Охотники, находившиеся ближе других, придержали собак, чуть было не разорвавших его в клочья, и он был захвачен невредимым.
Грязь, прилипшая к его ногам, и его мокрая рваная одежда — всё это ясно указывало на то, что он совсем недавно покинул островок, пробраться к которому так стремились охотники. Его стали допрашивать, но негр отказывался отвечать, уверяя, что он ничего не знает не только об островке, но даже и о существовании болота. На вопрос о том, откуда он и кому принадлежит, он ответил, что бежал с одной из ближайших рисовых плантаций, долго плутал в лесу и в конце концов попал в эти места — как он уверял, ему незнакомые; он сказал, что изнемогает от голода, так как почти целую неделю ничего не ел. Но его здоровый, цветущий вид, однако, с полной очевидностью опровергал это утверждение. Он признался, что ему приходилось слышать о Томе Дикаре, имя которого пользовалось широкой известностью и фигурировало во всех местных легендах как у белых, так и у негров. Но он решительно стоял на том, что никогда его в глаза не видел и ни о каких других беглых ничего не знает.
Его клятвы и уверения никого не удовлетворили, и, чтобы добиться от него признаний, его привязали к дереву и били плетью до тех пор, пока он совсем не обессилел; под ударами он кричал и молил о пощаде, но при этом продолжал уверять, что ничего не знает.
После того как этот вид пытки не дал желанного результата, его поставили на поваленный ствол дерева и надели ему на шею верёвочную петлю, а другой конец верёвки привязали к дереву над его головой. Затем ему объявили, что он будет немедленно повешен, если не скажет всего, что ему известно. Он продолжал твердить своё, пока один из охотников не выбил из-под его ног пень, так что он повис в воздухе; лицо его уже начало чернеть, но в последнюю минуту ему снова подставили под ноги пень, отпустили немного верёвку и приказали двум неграм, следовавшим за отрядом, поддержать его.
42
Кафи Пол (1759–1818) — негр, сын раба, моряк, впоследствии разбогатевший и основавший на свои средства школу.