Сказано — сделано. Через четверть часа я уже был в пути и скакал всю ночь, сопровождаемый Самбо, который оказался опытным проводником. Мы выбирали самые уединённые тропинки, перебираясь вброд через небольшие ручейки и речки, пересекали болота. К утру мы добрались до заброшенного дровяного склада, расположенного на берегу реки: здесь останавливались пароходы для пополнения запаса топлива. Вскоре появился пароход, который шёл в Новый Орлеан. По нашему сигналу судно замедлило ход, и спущенная с него лодка доставила нас на борт.
Несколько дней спустя, пробегая газету, я узнал, что на мистера Хупера — так звали моего великодушного хозяина — было произведено нападение. Он забаррикадировал все окна и двери, завернул в перину своего маленького ребёнка и, не желая рисковать своими рабами, подставив их под удар, защищался один. Ему удалось довольно долго не подпускать противников на близкое расстояние, и он тяжело ранил одного из них. В конце концов, однако, он сам был ранен в плечо и вынужден был уступить силе, так как не мог уже ни стрелять, ни зарядить ружьё. Его дело, разбиравшееся в Комитете бдительности, как я узнал впоследствии, послужило поводом к бурным дебатам, но так как у мистера Хупера были многочисленные влиятельные связи, комитет не решился принять против него слишком крутые меры.
Глава пятьдесят пятая
Царившее в стране волнение помешало мне лично навестить мистера Томаса. Я написал ему и ожидал ответа. И вот однажды, когда я шёл по одной из главных улиц Нового Орлеана, мне вдруг вздумалось зайти на большой рынок, где происходила продажа невольников.
Аукционист восхвалял достоинства мастеровых и рабочих с какой-то плантации. На помосте в эту минуту стоял кузнец — по словам аукциониста, первоклассный мастер, который все последние пять лет приносил хозяину по двадцать долларов в месяц чистого дохода. Цена на кузнеца уже дошла до полутора тысяч долларов. Внезапно разнёсся слух, что этот раб успел уже из заработанных им денег внести хозяину эту сумму в качестве выкупа. Хозяин его — уроженец Бостона, поселившийся потом в Новом Орлеане, спокойно положил деньги себе в карман, а кузнеца отправил в аукционный зал на продажу. Слух этот несколько охладил пыл торгующихся, которые решили, что пострадавший от вероломства раб может решиться на побег. Аукционист утверждал, что это всё одна выдумка, но когда ему предложили здесь же допросить кузнеца, он отказался, с любезной улыбкой ссылаясь на то, что показания раба против хозяина не считаются действительными.
Внимание моё между тем привлекла группа женщин-невольниц, по-видимому также принадлежащих к «первому классу». Большинство из них были почти белые. Внешность одной женщины меня поразила, и я не мог оторвать от неё взгляда.
Эти глаза… этот рот… Правда, очертания её фигуры были более округлыми, а лицо кое-где тронуто лёгкими, чуть заметными морщинками. Но чёрные как смоль волосы и жемчужно-белые зубы говорили о сохранившейся молодости. Да ведь это же её стан, это она — в каждом жесте, в каждом движении. Я вглядывался в неё всё внимательнее. Неужели я ошибался? Нет. Это была она, Касси! Это была моя давным-давно потерянная жена — та, которую я искал; я наконец нашёл её. Но где?
Обними же, читатель, горячо любимую жену и возблагодари господа за то, что вы с ней родились свободными людьми! После двадцатилетней разлуки я отыскал свою жену, ещё в расцвете красоты, выставленной на продажу на невольничьем рынке! Но даже и здесь, среди этой бездны унижения и горя, она сохранила спокойствие и самообладание и своим поведением, казалось, сдерживала всю эту толпу праздных развратников, грубых спекулянтов и завзятых охотников до живого товара, которые с неприкрытой грубостью разглядывали всех выставленных напоказ женщин и задавали им колкие и оскорбительные вопросы.
Но в эту ми-нуту ещё нельзя было думать о том, чтобы отдаться порыву чувств. Надо было действовать. Собрав все свои силы, я стал быстро соображать, как мне лучше всего поступить. Одно было ясно: не следовало привлекать к себе внимания Касси. Она, конечно, сразу бы узнала меня, как и я узнал её, а такое многолюдное и печальное место мало подходило для нашей первой встречи, которая для Касси должна была быть ещё большей неожиданностью, чем для меня. Последствия такой сцены на глазах у присутствующих трудно было даже предвидеть.
Не зная, на что решиться, я окинул растерянным взглядом помещение, в котором находился. И вдруг, не знаю уж провидение или судьба пришли мне на помощь, но только я увидел моего недавнего знакомого — мистера Джона Колтера собственной персоной, который, прохаживаясь по аукционному залу, останавливался то перед одной группой невольников, то перед другой, с особенным вниманием разглядывая выставленных женщин — и всё это с видом знатока и любителя, умеющего в точности оценить качество каждого «экземпляра».
Его взгляд встретился с моим, и он подошёл ко мне и спросил, чем кончилась моя поездка по штату Миссисипи и каким образом я попал сюда.
— Я очень беспокоился, — прибавил он совсем тихо, — когда прочёл обо всех этих казнях в Виксбурге, я боялся, что подверг вас большой опасности. Я с радостью вижу, что вы умеете выпутываться из трудных положений. Да, здесь, на юго-западе, необходимо иметь и клюв и когти!
— Мы встретились очень кстати, — проговорил я. — Я нашёл её… она здесь!
— Здесь? — воскликнул он. — Чёрт возьми! Где же? Она выставлена на продажу? Вы её купили?
Я указал ему на Касси, стоящую среди других женщин. Глаза её были опущены; должно быть, она задумалась.
Колтер гордился своей памятью и уверял, что никогда не забывает лицо, которое видел хоть раз в жизни. Но разве его память в этом случае могла сравниться с моей? Внимательно приглядевшись к женщине, на которую я ему указывал, он согласился с тем, что я, пожалуй, прав. Всё же, чтобы окончательно убедиться в том, что мы оба не ошибаемся, он подошёл к ней и, окликнув её по имени, напомнил ей об Августе, о тамошней тюрьме для невольников и после короткого разговора пришёл уже к твёрдому заключению, что это — та самая женщина, из-за продажи которой он поссорился с Гуджем, а следовательно, та самая Касси, которую я так долго искал.
Колтер спросил у неё, почему она здесь и назначена ли она к продаже. Касси ответила, что её действительно привели сюда с тем, чтобы продать, но что она свободна и продавать её никто не вправе. Последний её хозяин, некий мистер Кертис, уже много лет тому назад подписал акт об её освобождении, но он умер, и теперь какие-то люди, выдающие себя за его наследников, отправили её на продажу.
Колтер пообещал Касси разобраться в этом спорном деле и помочь ей. Она горячо поблагодарила его, добавив, что у неё было предчувствие, что в последнюю минуту небо пошлёт ей помощь.
Колтер поспешил сообщить мне о положении вещей. Пока мы обсуждали с ним, что сейчас надо предпринять, аукционист закончил распродажу мужчин и занялся группой женщин, в которую входила и Касси.
Первой была выставлена на продажу красивая, хорошо сложенная, опрятно одетая молодая негритянка. Пёстрый платок, повязанный в виде тюрбана вокруг её головы, красиво оттенял её кроткое лицо. Хотя она сама казалась совсем ещё юной, на руках у неё был улыбающийся ребёнок; она нежно его ласкала. Ребёнку было месяцев семь или восемь. Он был очень наряден, и кожа у него была гораздо более светлая, чем у матери.
— Джемайма! — провозгласил аукционист. — Первосортная камеристка. Подними голову, милая моя, чтобы эти джентльмены могли лучше разглядеть тебя. Выросла в одном из лучших домов Виргинии! Отличная швея! — продолжал он, заглядывая в лежащий перед ним листок, в котором был переименован и подробно описан весь его товар. — Возраст — пятнадцать лет! Ручаемся, что крепкая и здоровая во всех отношениях!