Неподалёку от хозяйского дома, на небольшой возвышенности, виднелись маленькие домики, в которых жили рабы. Это были кирпичные строения, очень чистые с виду. Вопреки обыкновению, они не были вытянуты по прямой линии, а разбросаны в живописном беспорядке в тени развесистых дубов. Участки вокруг домиков были выполоты и тщательно расчищены. Всё кругом дышало довольством и говорило о заботе, которая была для меня столь же неожиданной, сколь и приятной. Во всех поместьях, где мне до сих пор приходилось бывать, жилища рабов представляли собой лишь жалкие, полуразрушенные лачуги с провалившейся крышей и земляным полом, тонувшие в гуще сорных трав, запущенные, грязные и неуютные. Изумил меня также и вид детей, резвившихся вокруг. Я привык до сих пор видеть детей рабов, бегающими по плантации голыми или, в лучшем случае, одетыми в изодранные и превратившиеся в лохмотья грязные рубахи. Здесь, в Окленде, дети были одеты в тёплое и вполне приличное платье; у них не было этою заброшенного, жалкого и голодного вида. Их весёлые лица и шумные игры исключали самую мысль о том, что эти ребятишки подвергаются лишениям и страданиям, не ускользнуло от моего внимания и то, что и все возвращавшиеся с поля рабы были также очень хорошо одеты. Здесь и в помине не было мятых, потёртых и заплатанных курток, в которые обычно плантаторы одевают рабов.
Майор Торнтон не был, собственно говоря, настоящим плантатором. Табачных плантации у него не было, и сам он любил называть себя фермером. Он засеивал свои поля пшеницей, по главной культурой в его хозяйстве был клевер, посевами которого он занимался с большим успехом. У него было человек тридцать пли сорок рабочих, включая детей и стариков; общее число его рабов составляло около восьмидесяти человек. Майор не держал надсмотрщика и сам руководил всеми работами. Он часто повторяй, что управляющий годен только на то, чтобы разорить хозяина. Мистер Торнтон был человек деятельный и изобретательный, и сельское хозяйство было его коньком — управлял он этим коньком очень неплохо.
И в этом и во многом другом майор резко отличался от своих соседей. Нетрудно поэтому понять, что соседи его недолюбливали. Его никогда нельзя было встретить на бегах или на петушиных боях, не появлялся он и на политических собраниях, не участвовал в попойках, в карточной игре или в других увеселениях. Он любил говорить, что деньги достаются ему с большим трудом и он не может рисковать ими, держа всякого рода пари. Что же касается увеселений, то у него, по его словам, не было на них времени, да и удовольствия он в них не находил. Соседи мстили ему за то, что он презирал их любимые развлечения, уверяя, что он просто-напросто скряга. Они даже осторожно намекали на то, что он дурной человек и опасный сосед. При этом они горько жаловались, что недопустимая снисходительность майора к его рабам подстрекает их собственных рабов к неповиновению и недовольству. Поднимался даже вопрос, не предложить ли майору Торнтону покинуть эти края.
Но майор Торнтон был человек решительный. Он хорошо знал свои права. И не менее хорошо он знал людей, с которыми ему приходилось иметь дело, а также и меры, какими на них можно воздействовать. Когда один из наиболее злобствующих и беспокойных соседей позволил себе нелестное замечание по адресу майора и это замечание дошло до его ушей, майор, не откладывая дела в долгий ящик, послал обидчику вызов. Вызов был принят, и майор с первого же выстрела всадил пулю прямо в сердце противника. Хотя с тех пор отношение соседей к Торнтону не изменилось, они всё же стали более воздержанны на язык и предоставили ему поступать во всём по-своему, не позволяя себе вмешиваться в его дела.
Майор Торнтон воспитывался не для того, чтобы стать плантатором. Этим, по всей вероятности, и объяснялось, почему хозяйство он вёл не так, как другие, и поведением своим резко отличался от всех соседей. Он происходил, как говорят в Виргинии, из хорошей семьи, но отец его умер, когда мастер Торнтон был ещё ребёнком, оставив сыну очень небольшое состояние. Вначале Торнтону пришлось заняться мелкой торговлей, но уже через несколько лет он благодаря своей бережливости, смекалке и неустанному труду скопил довольно значительную сумму. В Виргинии коммерческая деятельность не считается почётной — во всяком случае, не считалась таковой в те годы, о которых идёт речь, — и каждый человек, желавший создать себе положение, стремился стать землевладельцем. К тому времени, когда мистер Торнтон имел уже достаточное состояние для того, чтобы бросить торговлю и стать плантатором, тогдашний владелец Окленда, просадивший уже два поместья на лошадей, борзых собак и отчаянные кутежи, вынужден был продать с молотка и последнюю свою плантацию. Майор Торнтон приобрёл это поместье; оно совсем не походило тогда на теперешний Окленд. Это были старые, безобразные, полуразвалившиеся постройки, которые ни на что уже не годились. Земля была совершенно истощена нелепой системой обработки, повсеместно распространённой в тех штатах, где существует рабство.