Если даже это и не могло спасти нас, важно было, что сама попытка чем-то помочь беде отвлекала наше внимание от ужасов, которые нас окружали; мы продолжали выкачивать воду; в конце концов один насос сломался, а другой засорился и также выбыл из строя. Но шторм за это время успел стихнуть, и судно, вопреки всем опасениям, продолжало держаться на поверхности.
Постепенно становилось светлее. Покрывавший небо густой тёмный покров раздвинулся, и громады серых туч поплыли по небу. Минутами сквозь тучи пробивалось солнце. Мы долго спорили, стараясь понять, садится оно или восходит, и наконец сообща решили, что сейчас утро и с восхода солнца прошло часа четыре или пять.
Как только женщины немного пришли в себя от страха, они старались чем могли облегчить страдания несчастных; им перевязали раны и перенесли их на шканцы. Среди них был один с особенно тяжёлым ранением. Пуля пробила ему грудь. Жена подхватила его, когда он был ранен, вынесла из свалки и с этой минуты, словно совершенно забыв об ужасах нашего положения, все силы и внимание сосредоточила только на том, чтобы облегчить его муки. Уложив его голову к себе на колени, она старалась уменьшить страдания, которые причиняла ему всё ещё сильная качка. Но все старания и любовь бедной женщины не могли уже помочь несчастному: силы его иссякли, и вскоре он умер у неё на руках. Когда она увидела, что всё было напрасно, её горе, которое она так долго силилась сдержать, прорвалось со всею силой. Другие женщины окружили её, стараясь хоть как-нибудь её успокоить. Но несчастная была безутешна.
Кое-кто рискнул спуститься вниз и проверить, что сталось с припасами, хранившимися в кладовых. Всё оказалось в той или иной степени попорченным морской водой. Но нам удалось извлечь оттуда несколько ящиков с сухарями, которые не очень пострадала, и мы наделись досыта.
Мы ещё не кончили есть, как вдали показался какой-то корабль. Когда он приблизился, мы стали махать обрывками парусов и громко кричать, взывая о помощи. Подойдя к нам ближе, корабль приостановился и слупил шлюпку. Когда её команда поднялась к нам на борт, она была поражена ужасной картиной, представившейся её глазам. Выйдя вперёд, я рассказал офицеру о том, что случилась: я сообщил, что мы — рабы, которых везли из Вашингтона на продажу в Чарлстон, что экипаж бросил и шхуну и груз. Я рассказал также, что нам, вопреки ожиданиям, удалось удержать корабль на поверхности, но что насосы вышли из строя и трюм снова начал заполняться водой.
Офицер отправился к себе на корабль и вскоре вернулся. Вместе с ним прибыли капитан и корабельный плотник. Посоветовавшись между собой, офицеры решили разместить на нашей шхуне часть своего экипажа и плыть по направлению к Норфолку — ближайшему порту, куда они держали путь. Плотник взялся заделать пробоины и починить насосы. Из находившегося на нашем судне дерева матросы кое-как смастерили временную мачту, отдали рифы на грот-марселе, и наш бриг медленно двинулся вперёд, подгоняемый попутным ветром.
Корабль, подавший нам помощь, носил название «Аретуза» и причислен был к порту Нью-Йорк. Управлял им капитан Джон Паркер. Чтобы иметь возможность в случае необходимости оказать нам помощь, он убавил паруса и замедлил ход. Ещё до наступления темноты вдали показалась земля, и мы приняли на борт лоцмана. Утром мы вошли в гавань Норфолк. Не успел корабль пристать к берегу, как нас поспешно выгрузили и заключили в городскую тюрьму.
Глава девятнадцатая
Мы пробыли в тюрьме около трёх недель. Никто за это время не счёл нужным сообщить нам, почему нас здесь держат и что собираются делать с нами дальше. Наконец мы узнали, что капитан Паркер и его экипаж требовали, чтобы — наш корабль и его груз были отданы им в собственность как морской приз в качестве компенсации за труды по спасению корабля. Суд постановил, чтобы «спорная собственность» была продана с аукциона, а выручка разделена между владельцами и спасителями. Для нас всё это было китайской грамотой. Я и представления не имел, что означает «приз», «компенсация» и тому подобное. Не думаю, чтобы и остальные понимали это больше моего. Никто, разумеется, не потрудился дать нам какие-либо объяснения. С нас достаточно было знать, что мы будем проданы. А как и кому — какое дело могло быть до этого рабам?
Так как меня уже дважды продавали с публичных торгов, вся эта процедура была мне хорошо знакома и я отнёсся к ней равнодушно. Мне надоело сидеть в тюремном заключении. Я знал, что буду продан, и, раз этого нельзя избежать, считал, что чем скорее это случится, тем лучше.