Его лицо приняло сентиментальное выражение, а пони между тем самостоятельно продолжали продвигаться по дну узкой горной долины. Аластер с тоской устремил взгляд вдаль, тихо напевая с выраженным акцентом, который до сего момента скрывал:
Они ехали по долине, каждый погружённый в свои мысли. Слушая, как Аластер поёт, Грейс внимала не столько словам, сколько любви, которая так явственно слышалась в них, любви, которую он сохранил к девушке, разбившей его сердце много лет назад.
Некая часть её хотела бы знать, думал ли когда-нибудь Кристиан о ней так, как она о нём, спрашивая себя, что было бы, доведись им встретиться при других обстоятельствах. Эти мысли закрадывались к ней в голову куда более часто, чем ей бы хотелось признаться, когда она лежала ночью без сна, глядя сквозь окно на луну. Она задумывалась, вспоминал ли Кристиан, как и она, хоть когда-нибудь о той близости, что они разделили друг с другом, о тех чувствах, что принесло их единение. Она знала, что страсть, которую они столь мимолётно разделили, тронула его — возможно не так глубоко как её — но должно же было быть в ней что-то такое, что заставляло его возвращаться к ней снова и снова. Грейс ни за что не поверит, что это было простое соитие, ведь если он так сильно ненавидел то, что она вошла в его жизнь, чтобы занять в ней своё место, то он с лёгкостью смог бы получить удовольствие на стороне. Но он так не поступил. Осознание этого оставляло у неё в сердце маленькую крупицу надежды.
Они направили пони вброд по мелководному ручью, бурливо несущемуся через лощину. Простой каменный коттедж, появившийся перед ними, привалился, тесно прижавшись, к склону холма. Столб дыма поднимался из небольшой трубы — lum, как назвал её Аластер — над плотно покрытой соломой крышей, которую удерживали, спасая от ветров Высокогорья, при помощи верёвок, перекинутых с одной стороны крыши на другую, и натянувшихся под тяжестью свисающих с них камней.
На зелёном склоне холма паслась небольшая горстка овец, выбирая между сеслерией[46] и вереском, их далёкое блеяние доносил дувший с гор лёгкий ветерок.
Когда путники приблизились к коттеджу, Грейс заметила маленькое личико, смотрящее на них через отверстие в стене, где не было окна, только хлопающая на ветру промасленная тряпка взамен. Залаяли собаки и забегали вокруг пони, а те стояли себе смирно, едва обращая внимание на заливающуюся ораву. Низкая каменная ограда окружала небольшой хлев, откуда смотрели, наблюдая за приехавшими с лёгким интересом, приземистый пони и косматый, забрызганный грязью, хайлендский телёнок.
Грейс и Аластер остановили пони и уже начали спешиваться, когда из коттеджа им навстречу вышел мужчина. Широкие рукава его грубошёрстной рубахи были закатаны до локтей, а уложенный складками тартан, перекинутый наискось через плечо, перепоясан по талии. Шерстяные чулки со сходным клетчатым рисунком закрывали чуть ниже колен его ноги, обутые в зашнурованные грубые башмаки из недублёной кожи. Позади него, задержавшись в дверном проёме, встала женщина, её голову покрывал платок, а из-под длинных, до лодыжек, юбок виднелись босые ноги. Двое детишек прижимались к ней с обеих сторон.
— La math,[47] Аластер, — произнёс мужчина по-гэльски.
Аластер кивнул:
— Калум, хорошо выглядишь. Как семья?
Мужчина в ответ зачастил по-гэльски, и пока говорил, подозрительно поглядывал на Грейс.
— Калум, — сказал Аластер, — хочу представить тебе леди Грейс, маркизу Найтон. Леди Грейс унаследовала Скайнигэл. Леди Грейс, пожалуйста, познакомьтесь с Калумом Гатри.
Калум почтительно склонил голову, промолвив:
— Миледи.
Он больше не говорил по-гэльски, но когда поднял голову, чтобы взглянуть на неё, она ясно увидела в его глазах мрачные подозрения, подозрения и страх перед тем, чтό её прибытие в Скайнигэл может предвещать для него и его небольшой семьи.
— Мне очень приятно познакомиться с вами, мистер Гатри, — сказала Грейс с открытой улыбкой в надежде смягчить некоторые из его подозрений. Когда он не ответил, она показала на низкий дверной проём, где всё ещё стояла женщина. — Это ваша жена?
Калум кивнул.
— Aye, она. Мэри. И двое мальцов, Калум и Йен.
Грейс оставила своего пони и обошла остальных, улыбаясь женщине. В руке она держала свёрток с песочным печеньем, которое они с Аластером привезли с собой.
— Здравствуйте, Мэри. Приятно познакомиться с вами.
Но женщина не только не взглянула на неё, но даже и не пошевелилась, чтобы взять завёрнутое в узелок печенье. Вместо этого она с тревогой посмотрела на мужа.
— Она не говорить по-английски, — объяснил Калум, подходя, чтобы присоединиться к жене. Он что-то сказал ей по-гэльски, и жена кивнула, потом повернулась, внимательно посмотрела на Грейс и, нерешительно улыбнувшись, поклонилась.
— Это вам, — сказала Грейс, снова протягивая ей песочное печенье.
Мэри бросила взгляд на Калума, который кивнул, и лишь потом взяла свёрток. Когда она увидела, что это было, то улыбнулась, хотя та же самая тень страха, которую Грейс заметила в глазах Калума, теперь омрачала и её глаза.
— Taing is buidheachas dhut, baintighearnachd do. [48]
Тут настала очередь Грейс в замешательстве взглянуть на Калума:
— Боюсь, я ещё не понимаю гэльский.
— Она благодарит вас, ваша светлость.
— Будьте добры, скажите ей «пожалуйста».
В то время как Калум повторял её слова Мэри, Грейс присела на корточки и протянула руку к первому из двух мальчиков. На вид тому было лет семь, и он был высоким и худым, как и его отец. Она заметила его изношенную одежду и отсутствие обуви на босых ногах. Он не принял руки Грейс, лишь с любопытством уставился на обтягивающую её кисть перчатку из тонкой лайки. Второй мальчуган, выглядывая из-за брата, точно так же вытаращился на перчатку.
— У неё нету руки, па, — сказал первый.
Калум быстро заставил его замолчать, прошептав: «Шшш!», — и ребёнок повернулся к Грейс, словно у неё неожиданно выросла вторая голова, та, которая могла проглотить его целиком. Грейс подняла руку и покачала головой, сказав:
— Всё хорошо, — она потянула за пальцы перчатки, а мальчонка со смесью восхищения и страха буквально вцепился в неё взглядом. Когда все её пальцы оказались на свбоде, Грейс стянула перчатку, чтобы показать свою обнажённую руку.
Она согнула пальцы.
— Видишь, у меня есть рука. Она просто пряталась в перчатке.
Разгоревшееся любопытство разогнало мальчишечьи страхи. Мальчуган взял перчатку, которую Грейс предложила ему, и воззрился на неё так, словно она была сделана из чистого золота.
— Теперь ты согласен пожать мне руку? — спросила Грейс, и он тут же это и сделал, обхватив своими грязными пальчиками её.
— Как тебя зовут?
— Калум, — пробормотал он, и тут же его внимание снова сосредоточилось на перчатке, на том, как она растягивалась, на небольшом цветке, вышитом на ней. Он приложил её к своей руке, сравнивая её размер и свой.
— Я должна была знать, что твое имя будет Калум, потому что ты совсем как твой па.
Она посмотрела на второго мальчика, робко выглядывающего из-под руки брата. Этому обладателю копны рыжеватых волос и целой россыпи веснушек на маленьком носике было, наверное, года три-четыре. Грейс стянула вторую перчатку и передала ему:
46
Сеслерия (Sesleria), род растений семейства злаков. Многолетние плотнодерновинные травы с плоскими или сложенными вдоль листовыми пластинками. Колоски большей частью 2—3-цветковые, в густом колосовидном соцветии. Около 40 видов, в Европе (преимущественно на юге) и отчасти в Западной Азии. В СССР 5–6 видов в Европейской части и на Кавказе. С. тимофеевковидная (S. phleoides) и С. анатолийская (S. anatolica, прежде S. autumnalis), произрастающие по щебнистым известняковым склонам и скалам в альпийском поясе Кавказа, служат пастбищным кормом для овец и коз. В горах Западной Европы, а также на С.-З. Европейской части СССР по болотистым лугам и болотам растет С. голубая (S. coerulea). Виды С. разводят как декоративные, используют также для сухих букетов.