Уставившись на пустое место в её гардеробе, Кристиан вдруг подумал, что никогда не знал о любви Грейс к рисованию. Это был факт, по поводу которого Элеанор не преминула высказаться.
— Ты бы заметил, — раздражённо говорила она ему, — если бы уделил собственной жене хоть каплю внимания за всё то время, что она пробыла здесь.
Кристиан покорно сносил негодование своей сестры просто потому, что ему нечего было возразить на её обвинения. Ведь именно он, и никто другой, прогнал Грейс, и в этой мысли он был не одинок. Слуги тоже обвиняли его. Он начинал думать, что повар и в самом деле специально передерживает ужин, чтобы наказать хозяина. Он видел упрёк в их глазах и слышал осуждение в их голосах даже тогда, когда они пытались делать вид, что она вскоре вернется. Горничные всё также приносили цветы в её спальню, исправно заменяя увядающие на свежие. А как-то раз он даже поймал Форбса, когда тот добавлял в вазы воду, словно из-за этого Грейс каким-то образом могла вдруг появиться из-за угла, и заметить его усилия, и, как всегда, поблагодарить за труд, который Кристиан считал само собой разумеющимся.
Каждое утро Кристиан просыпался с осознанием того, что смежная спальня пуста, и, бывало, стоял в дверях и смотрел на аккуратно застеленную бледно-голубой парчой с кружевами постель жены, не тронутую вот уже несколько недель. Ему хотелось знать, как она, где ночует, в безопасности ли. Мысль о том, что ей может угрожать что-то из-за того, что он вынудил её бежать, недавала ему заснуть почти каждую ночь, заставляя расхаживать туда-сюда и всякий раз останавливаться, чтобы посмотреть в окно на улицу, словно Грейс как-то, волшебным образом, могла пройти мимо.
Но её не было.
Дошло до того, что Кристиан начал задаваться вопросом, а не было ли её появление в его жизни ничем иным как сном, игрой его воображения. Её образы возникали перед ним из ниоткуда. Он видел её ослепительную улыбку в ночь на балу у Девонбруков, когда она впервые шагнула в его объятия как его жена. Он думал о том, что она полностью приняла его, даже несмотря на то, что порою он обращался с нею ужасно. Кристиан, возможно, заставил бы себя поверить, что она была не более чем иллюзией, если бы не печальные лица слуг, ежедневно напоминающие ему, что Грейс была не сном, не иллюзией, а даром, который он так глупо отбросил прочь.
После того, как Кристиан обнаружил её исчезновение, не прошло и часа, а он уже нанял четырёх лучших сыщиков с Боу-стрит, каждый из которых повёл поиск в своём направлении. Он ожидал, что Грейс вернётся через несколько дней, но и по сию пору сыщики так и не сумели наткнуться на её след. Кристиан не мог не начать бояться худшего. Чем дольше Грейс отсутствовала, тем хуже он себя чувствовал и тем больше осознавал, что когда найдёт её — если найдёт её — самым важным из всего, что хотелось ему сделать, будет сказать ей, как сильно он был не прав.
Именно колючее презрение Элеанор, когда они обнаружили, что Грейс сбежала, раскрыло Кристиану глаза на то, что в их браке она оказалась такой же жертвой, как и он сам. Он был так поглощён своей обидой на деда, так зол из-за собственного бессилия, что обратил свой гнев на Грейс, словно она в чём-то виновата. Тем не менее, вёл он себя с ней отвратительно. Всякий раз думая о той ночи, когда она пришла к нему, чуть ли не умоляя о внимании к ней, он морщился. Это была мольба, на которую он ответил с холодным, эгоистичным безразличием. Он был так разочарован самим собой, потому что вопреки всем своим клятвам не позволять жене влиять на него, он оказался совершенно не в силах устоять перед ней. Той ночью, стоя перед ним в ночной сорочке, такая уязвимая, умолявшая его обратить на неё хоть какое-то внимание, Грейс оказалась лёгкой мишенью. И когда она, наконец, раскрыла перед ним своё сердце, он просто уставился на неё, высокомерный и гордый, как и все остальные Уэстоверы до него.
На вашем месте мог быть кто угодно…
Ему никогда не забыть, как она сразу поникла, едва он произнёс эти слова. Он повёл себя, как ублюдок, и не мог осуждать её за то, что в итоге она оставила его. В чём он мог обвинить Грейс, так это в том, что ей удалось так чертовски замечательно спрятаться от него. Ему хотелось самому устремиться за ней, а не сидеть сложа руки и беспомощно ждать, но он был лишён даже этой возможности. А тут ещё возникшая ситуация с Элеанор, которая тоже требовала разрешения.
Хотя почти все знатные холостяки Англии собрались в городе в этом сезоне, Элеанор, казалось, была решительно настроена влюбиться в того единственного, за которого не могла выйти замуж — в Ричарда Хартли, графа Херрика. Вот уже несколько недель Кристиан проводил все свои дни, стараясь выяснить, куда же могла направиться его жена, а вечера — делая всё, что было в его силах, чтобы удержать Элеанор и Херрика от возникновения сердечной привязанности. Что было нелегкой задачей, поскольку он был вынужден действовать, не вызывая подозрений со стороны Элеанор. К сожалению, ещё с детства его сестра обладала сверхъестественной способностью видеть вещи насквозь, несмотря ни на какие уловки.
Она мгновенно заметила неодобрение Кристиана и даже открыто спросила его, почему он так настроен против лорда Херрика. И Кристиан просто ответил, что он предпочёл бы, чтобы она неторопливо насладилась сезоном и позволила себе познакомиться со многими молодыми людьми, а не связывать себя обязательствами с первым, кто заметил её.
Иначе говоря, он солгал.
К счастью, только этим утром Кристиан узнал, что Херрика вызвали из Лондона в его поместье в Йорке. Отсутствие Ричарда давало Кристиану несколько недель передышки. Возможно, удача могла бы даже улыбнуться ему, подарив достаточно времени, чтобы Элеанор влюбилась в другого.
Кристиан взял с каминной полки миниатюрный портрет сестры и, глядя на него, задумался о том, что если бы только он мог назвать Элеанор истинные причины, по которым возражает против Херрика, она бы поняла, почему никогда не сможет выйти за того замуж. Но Кристиан знал, что никогда не сможет открыть ей правду, потому что сделай он это, и на свет божий выйдет более глубокая правда, то, что Кристиан всю жизнь старательно скрывал.
Стук в дверь кабинета выдернул его из тревожных дум. Кристиан поставил портрет Элеанор назад на каминную полку как раз в тот момент, когда вошёл Форбс.
— Милорд, лорд Чолмели здесь, он желает увидеть вас.
Чёрт побери! Кристиан посмотрел на часы. Было всего девять часов, и он едва успел выпить первую чашку кофе. Он был сейчас не в том настроении, чтобы встречаться с дядей Грейс.
— Скажи ему, что меня нет.
— Он очень настойчив, милорд. И даже, эээ, начал совершенно недвусмысленно угрожать.
Кристиан поднял бровь:
— Угрожать?
— Да, милорд, угрозы из тех, что послужат лишь дальнейшему раздуванию скандала.
Кристиан нахмурился. Он боялся этого. Время, отпущенное ему для разрешения проблемы, чтобы исправить непростую ситуацию в своём браке без того, чтобы все без исключения знали об этом, видимо, миновало, и сейчас пришёл тот час, наступления которого он боялся больше всего. Он уже не мог скрывать отсутствие Грейс, прячась за отговорками о головной боли и расстроенном желудке. С Чолмели, не умеющим держать язык за зубами, скоро весь Лондон будет знать, что жена оставила его прежде, чем успели высохнуть чернила на их брачном свидетельстве.
Кристиан сделал глубокий вдох.
— Тогда, полагаю, тебе придётся проводить его сюда.
Когда Форбс пошёл за маркизом, Кристиан налил себе ещё одну чашку кофе и плеснул в неё бренди, понимая, что, так или иначе, но оно ему потребуется.
Тедрик, лорд Чолмели, пронёсся через дверь со всем изяществом и утончённостью свирепого урагана. Он не стал ждать приветствия и выпалил безо всякого вступления:
— Какого чёрта вы сделали с моей племянницей, Найтон?
Кристиан воззрился на маркиза, пытаясь сохранять спокойствие:
— Садитесь, Чолмели.
Но Чолмели предпочёл не заметить приглашение.
— Все знают, какие вы, Уэстоверы, скрытные. Что вы сделали? Убили её? Закопали в саду, где она подкармливает ваши анютины глазки прямо в эту самую минуту, пока мы говорим?