— Сын мой…
— Я здесь, отец. Вставай, уйдем отсюда. Уйдем. Плохо в степи, больше никогда сюда не придем.
— Нет, сынок…
— Тебе больно, отец?
— Больно.
— Это нечестно — их много, а ты один…
— Они уехали?
— Уехали далеко.
С трудом Мухарбий сел в машину, усадил на заднее сиденье мальчика и завел машину. Первой мыслью было догнать преступников и выпустить обойму из пистолета по шинам, пусть стоят в степи. «Но ведь и у них есть ружья, а со мной мой сын, — подумал Мухарбий, — опасно. Был бы я один, еще посмотрели бы, кто кого, но с сыном рисковать нельзя».
Мухарбий приехал домой. Кадрия ужаснулась, увидев своего старика избитого, в крови. Ногайчик бросился к ней, прижался, заплакал. Не умывшись, ничего не рассказав, старик снова пошел к машине.
— Присмотри за мальчиком, я скоро вернусь.
— Куда ты в таком виде, ночью?.. Избитый весь…
— Я должен сообщить в милицию.
— Думаешь, они обрадуются, если ты среди ночи их потревожишь?
Мухарбий был упрям, и Кадрия не смогла уговорить его. Он уехал.
В отделении милиции старик застал одного только сонного дежурного. Рассказал ему обо всем, но тот нисколько не оживился.
— Надо сообщить начальнику. Позвони ему домой.
— Начальник просил не беспокоить его среди ночи.
— Но пойми, это же очень важно. Мы можем поймать их с поличным.
— Ты говоришь, что двоих узнал? Что еще тебе нужно? Завтра вызовем и допросим.
— Завтра они скажут, что меня и в глаза не видели. Меня же обвинят в клевете. Дай, я сам позвоню начальнику.
— Не велел. Устал, говорит.
— Какой может быть отдых, когда такое дело?
— Ты не кричи, Мухарбий, иди домой, умойся. В тебе сейчас обида говорит…
— Значит, только обида? — разозлился Мухарбий.
— Понимай как хочешь.
— Ну что же, отдыхайте. Бандиты в степи орудуют, а вы отдыхайте…
Мухарбий сразу почувствовал слабость. Он едва доехал до дома. Ногайчик вздрагивал, плакал во сне, напугали его, проклятые! Уснуть Мухарбий не мог, мучили кошмары, все тело болело. Причем горше обижался Мухарбий не на бандитов, а на милицию. К утру у него начался жар. Кадрия позвала аульского врача.
Этот аульский врач, пожилой уже, всякого навидавшийся человек, был просто поражен живучестью Мухарбия. На старике не оказалось живого места — все тело было в синяках и кровоподтеках. И до этого не раз доктор видел старика избитым, поэтому он, конечно, спросил удивленно, почему Мухарбий не жалеет себя.
— Степь жалко, сайгаков жалко, землю родную жалко, — ответил Мухарбий.
Три дня не отходил врач от больного, три дня Мухарбий метался в бреду, но потом ему стало легче.
— Сердце крепкое у тебя, старик, — сказал доктор на третий день.
— Доброе у него сердце, — поправила доктора старая Кадрия.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Есть люди — я сам принадлежу к их числу, — которые не могут чувствовать себя в гостях свободно и непринужденно, как дома. Они испытывают непреодолимую скованность, все им кажется, что они не так одеты, не так застегнуты, не так сидят, не то сказали, не так держат вилку, все им кажется, что о них плохо подумают, а потом будут над ними смеяться. Правда, может быть, иногда эта скованность зависит не только от самих гостей и их стеснительности, но также и от хозяев, от обстановки в доме, от отношений между хозяевами и гостями, от их искренности, сердечности, доброты.
Не знаю, на чей счет отнести, но вот Идрис всего лишь второй раз в гостях у Эсманбета, а чувствует себя вольготно, словно в доме родного дяди. Сегодня он без Сурхая, но зато с ним приехали два его друга. Все трое — охотники. Они привезли с собой все необходимое охотничье снаряжение и ружья — автоматы нового образца. Привез охотников все тот же шофер Сансизбай, но только не на своем «газике», а на грузовой машине. Машина новенькая, кутаисского завода, покрашена в оранжевый цвет.
В доме Эсманбета вот уже целую неделю царит великое оживление. Получена телеграмма от сына, что он едет домой. Сначала ему необходимо, правда, заехать в Махачкалу, но задержка на несколько дней ничего не значит. Дочери Эсманбета заняты уборкой дома, а жена прибирает на столе после обильного застолья хозяина и гостей.
— Но все же, как думаешь, приедет Сурхай к субботе? — спрашивает Эсманбет у Идриса.
— Непременно приедет, обещал. И мы тоже останемся на свадьбу, если, конечно, не будем в тягость.
Насчет тягости для приличия добавил Идрис.
— Какой разговор, друг Идрис! Если вы уедете, не останетесь на свадьбу, обидите меня. Гости начнут прибывать со всех сторон. Друзей у меня много, а сын один. Мой Батый. Приглашения я уже разослал.