По ощущениям, прошло полчаса, не меньше, хотя едва ли больше полутора минут. Максим нашарил руками какие-то корни и судорожно сжал их, словно это могло помочь дольше задерживать дыхание. В легких словно бы разгорелся огонек, и когда жжение стало невыносимым, Максим поднял лицо над водой.
Свет фонаря удалялся.
— Чисто, — сказал один из офицеров. — Никого.
— И министры все в один голос уверяют, что в здании никого больше не было, — подтвердил другой голос.
— Скверно. Одного министра не хватает, и неизвестно, где искать… — пробормотал Чаплин, пару секунд помолчал, потом снова сказал уверенным командирским тоном: — Выводите. Сперва до двор. Без грубости, насколько возможно. Крупнов, на пристань, заводите мотор. Бажин, проверьте, что на пути нет союзных патрулей. Соболев, на пару слов…
Совсем рядом зашуршала трава. Максим приготовился снова нырять. Стоило, пожалуй, сдаться сразу, но уже замарался, теперь как-то глупо…
— Хорошо, ночь ясная выдалась, рыбаки в море вышли, так что внимания не привлечете, — голос Чаплина звучал уже совсем близко. — Пока не покинете гавань, мотор не включайте. И как завидите союзное судно — сразу глушите.
— Будет исполнено, — ответил второй офицер. — А монахи шум не поднимут? Не возмутятся, что мы монастырь как тюрьму используем?
— Да какое… Как узнают, кого к ним на постой определили — в ножки нам кланяться станут. Ты только гляди в оба, чтобы слуги Божьи толченого стекла постояльцам в суп не подсыпали. Представляешь, какой у них зуб на этих социалистов за секуляризацию имущества?
Максим старался дышать как можно тише. Грязная вода оказалась ледяной. Интересно, сколько еще он выдержит? Ну почему сразу не сдался, перед кем героя корчил?
— Как бы Пуль завтра не взбрыкнул… Хоть голову он использует только чтобы фуражку носить, но про Учредительное собрание знает — формально все же последняя законная власть в России… А если вдруг попытается забыть, послы напомнят.
— Да что Пулю те послы, военное положение же в области. А самому ему шайка социалистов этих поперек горла. Я сколько раз при нем говорил: «Пора, мол, внести решительные перемены в деятельность правительства», он кивал, индюк самодовольный… А потом, на параде куда он денется? Скажу, так мол и так, правительство было да все вышло, а, кстати, вот и новое. Не станет же Пуль перед американцами позориться, показывать, до какого бардака довел губернию.
— Капитан Чаплин, позволите вопрос?
— Задавай, чего уж там…
— Вы разве не знали, что эти люди — социалисты, когда сюда их везли?
Чаплин глубоко вздохнул:
— Да черт в них ногу сломит, в партиях этих… расплодились, что твои кролики. Они же от «Союза возрождения» были, вот и подумал, с ними можно работать… А потом, не все социалисты тряпками оказались, вот Савинков тот же — на что террорист, а какую славную бучу поднял в Ярославле! Большевики так перепугались, что даже авиацию в ход пустили, весь город разнесли в труху. Думал, и эти парни боевые окажутся, а они только и знают что сопли жевать… большевизм им де не преступление… А вот и Бажин, наконец-то. Доложите обстановку!
— Британский патруль удалился в сторону доков! Путь свободен!
— Отлично. Выводите! — и негромко, непонятно к кому обращаясь: — С Богом…
Торопливые шаги, суета, смазанные окрики. Кто-то чуть не свалился в канаву в полуметре от головы Максима и энергично выругался. Потом голоса отдалились, стали невнятными; кажется, Максим различил что-то вроде «не стоим, пошли!» Наконец все вроде бы стихло, ну или по крайней мере больше мокнуть в канаве было невозможно. Максим, едва чувствуя тело, выбрался, уселся на землю и попытался осмыслить, что же сейчас произошло.
Итак, военный переворот. Глупый и бесславный конец попытки построить демократию в Северной области. Чуть больше месяца продержались! Интересно, Максима теперь тоже арестуют? Вроде невелика птица, но кое-где засветиться успел. Так что домой нельзя… Забрать бы свое пальто, оно так и висит в гардеробной, и бумажник с деньгами в нем остался. Но в гостиной членов ВУСО горит свет. Забыли выключить или оставили охрану? Наверняка оставили, ведь одного министра не досчитались. Кого, интересно? А, да какая разница? Что теперь вообще можно сделать? Наган в кармане намок… Да и в кого стрелять?
Максима била крупная дрожь. Нога, затихшая было в холодной воде, снова запульсировала болью. Одно хорошо — запаха сточной канавы он теперь не ощущал, потому как привык. Но вот первый же встречный непременно почувствует.
Оставаться здесь нельзя — часовые могут снова обыскать сад. Но куда можно пойти в таком виде — хромым, вонючим, ни черта не понимающим? Максим ощупал ногу через голенище. Икра распухла так, что непонятно, получится ли стянуть сапог. Кость сломана, что ли? Но даже если удастся с грехом пополам ковылять, опираясь на палку — то куда?