— Мотивация, — брякнул Максим.
— Как вы сказали? — заинтересовался Чайковский. — Не встречал такого термина. Что-то из новейших трудов по социологии?
— Встретил в одном немецком журнале, — привычно выкрутился Максим. — Мотивация — это совокупность мотивов, побуждающих человека к действию. Именно то, чего недостает нашим солдатам.
— Но это же какое-то недоразумение! — Чайковский вскинул мохнатые седые брови — Разве может русский солдат быть недостаточно… как это сказать… мотивирован в борьбе за свою родную землю? Я знал, что русский солдат не рад подчиняться приказам французского генерал-губернатора, потому и добивался его отстранения. Но теперь, когда во главе военного ведомства стоят русские люди!
— Не вижу смысла скрывать от вас, господа, — Самарин подчеркнул интонацией старорежимное обращение, — что корни разлада — в офицерской среде. Офицеры слабо разбираются в политике и с трудом отличают одну партию от другой — скажем, эсеров от эсдеков. Тем более с учётом революционного прошлого уважаемых членов правительства… а если называть вещи их именами — террористического прошлого.
— На что это вы намекаете? — подал голос Лихач.
Максим поджал губы. Общество Лихача было неприятно. Хотя, возможно, если бы не его глупые прокламации, город не оказался бы взбудоражен — и тогда англичане могли решить, что горожане не переломятся пожить при военной диктатуре, потому необходимости в ВУСО нет. Так что свою роль Лихач сыграл, но до чего же теперь тошно смотреть, как этот пижон строит из себя спасителя революции… Скорее бы уже он отправился в Уфу; его назначение представителем Северной области при Директории как раз было подписано. Вроде и не ссылка, но, как говорится, с глаз долой.
Хотя открыто они не конфликтовали, из вездесущих сплетен Максим знал, что эта неприязнь вполне взаимна. Лихач не мог смириться с тем, что слава спасителя демократии в Северной области досталась не ему, а какому-то комиссару — в революции без году неделя, а туда же, стал более известен, чем бывалый борец с самодержавием…
— Я ни на что не намекаю, — Самарин выдержал взгляд Лихача. — Я говорю прямо. Ваше, лично ваше террористическое прошлое, товарищ Лихач, плохо сочетается в офицерском мировоззрении со стремлением спасти Родину.
— Потому что мы спасаем и Родину, и Революцию! — мгновенно отозвался Лихач.
— Ну конечно же! — Самарин, кажется, уже не пытался скрыть сарказм в голосе. — Однако, видите ли, офицерам непросто смириться с тем, что теперь они служат правительству, члены которого бросали бомбы в членов правительства, которому эти офицеры служили ранее. Для некоторых «непросто» означает и вовсе «невозможно».
— Но вы-то, ведь вы вполне прогрессивный генерал! — вскинулся Чайковский. — Неужели вы не можете донести до остальных важность момента?
— Важность момента, прогрессивность… — усмехнулся Самарин. — Многие офицеры не могут простить мне уже того, что в прошлом году я не поддержал мятеж Корнилова и выступил на защиту законного правительства и его главы Керенского. И вот теперь я пытаюсь защитить ваше правительство, тоже, безусловно, чрезвычайно законное…
— Отчего вы это делаете? — Максим снова нарушил регламент, подав голос без разрешения председателя, но никто не обратил внимания. — Отчего идете против ценностей своей среды?
— Видите ли, я свою среду знаю, — серьезно на этот раз ответил Самарин. — Генерала Корнилова глубоко уважаю как военачальника и человека. Однако если бы он дорвался до диктаторской власти, то залил бы страну кровью так, как большевикам и не снилось. Хуже того, тщась в меру своего разумения сохранить Россию, развалил бы ее и уничтожил. Офицеры представления не имеют об обществе, его проблемах и чаяниях. Осознавая это все, я и принял военное командование областью. Однако едва на эту роль найдется более достойная кандидатура, я покину ряды русской армии и поступлю рядовым во Французский иностранный легион. Других амбиций у меня не осталось.
Повисла пауза. Все ошарашенно воззрились на седоусого генерала. По всему выходило, что при таких вводных успехов на фронте можно было не ожидать вообще.
— Хоть варягов приглашай… — проворчал Максим, но в тишине его услышали все.
— Действительно, варягов! — неожиданно согласился Чайковский. — При всем уважении к вашим заслугам, товарищ Самарин, раз вы признаете, что не справляетесь с ситуацией… Отчего бы нам не пригласить генерала, способного вести войска в бой? Авторитетного в своей среде, но в то же время политически грамотного? Кого бы вы предложили, товарищ Самарин?