— Значит, следует набрать новых солдат! — предложил Чайковский.
— Боюсь, что из «новых» в нашем распоряжении имеются разве что сдавшиеся в плен красноармейцы…
— И только?
— Заключённые губернской тюрьмы постоянно подают прошения об освобождении, — встрял молчавший до того Гуковский. — Обещают кровью доказать преданность делу Революции.
Пленники, дезертиры, грабители и убийцы, подумал Максим. Нечего сказать, воины мечты… «Отряд самоубийц», вот что это будет. Только в реальной жизни это совсем не так красиво, как в кино. Тому, кому придется вести этот сброд в бой, не позавидуешь…
— А вы, товарищ Ростиславцев, не желаете поделиться с нами своим мнением? — неожиданно спросил Лихач.
— Э-э-э… Я человек не военный, но мне кажется, что… предложенные кандидатуры… — Максим старался хоть как-то подбирать слова, — будут не самыми лучшими… для столь важного задания.
Самарин молча кивнул, соглашаясь. А вот Лихач смотрел на Максима, склоня голову, его темные глаза нехорошо блестели, и тут из его уст прозвучал вопрос:
— Товарищ Ростиславцев, а ведь это лично вы способствовали освобождению из тюрьмы многих арестантов? Утверждали, что они не замечены в сотрудничестве с большевиками?
Максим механически кивнул. Да, он работал с делами, но ведь это было поручение ВУСО… И не держать же сотни людей, чья вина не доказана, в переполненной тюрьме.
— В таком случае, — Лихач уже почти не скрывал ехидства в голосе, — кому, если не вам работать с ними теперь?
— Мне… что?!
В помещении внезапно сделалось очень душно.
— Это никак не возможно, — Гуковский нашелся раньше, чем Максим. — Товарищ Ростиславцев необходим здесь, без него работа юридической службы будет парализована…
— А я полагаю, что комиссар Ростиславцев нужнее на фронте, — настаивал Лихач. — В рядах нашей армии есть люди, обязанные ему свободой, и кому, как не ему, их… какое там было слово… мотивировать? Ну, не в этом ли работа комиссара? Или в том только, чтобы бумажки с места на место перекладывать?
Максим с трудом удерживался, чтобы не начать хватать ртом воздух. Отчего-то прострелило болью вроде уже зажившую левую ногу. Может, отказаться, сославшись на травму? На занятость делами ВУСО в городе? На… да на что еще, черт побери?!
Максим всю жизнь был глубоко штатским человеком. Срочную не служил, хотя ради продления отсрочки пришлось поступать на работу в унылую государственную контору. Насилие во всех формах ненавидел, считал, что человек с его талантами может приносить пользу обществу на мирной работе…
Но ведь тут другое время. В самом ли деле он, здоровенный парень, должен отсиживаться в тылу, перебирая бумажки, пока другие сражаются и гибнут? У Максима давно зрело ощущение, что он делает недостаточно. Да, он работает с утра до поздней ночи, не оставляя себе времени на отдых и личную жизнь, но многого ли ему удалось добиться? В прошлой жизни он прочел несколько книг про путешественников во времени, и его поражала легкость, с которой они брали под контроль события в целой стране. А он, Максим, и на судьбу одной-единственной области едва влияет… И все же если он здесь не просто так, то, может, и эта отчаянная миссия — не просто так?
— Необходимо поторопиться, — сказал Чайковский. — Самороспуск ВУСО приурочен к Крестовоздвижению, так что отправитесь неделей раньше. Разумеется, товарищ Ростиславцев, если вы не чувствуете себя готовым…
— Я не чувствую себя готовым. От слова совсем, — голос Максима неожиданно для него самого прозвучал хрипло. — Но раз так нужно, то я поеду.
По лицу Лихача пробежала гримаска. Ясно-понятно, такого он не ожидал. Хотел просто поставить на место зарвавшегося комиссара — заставить искать оправдания, отмазываться, потерять лицо.
— Вот и славно, — Чайковский улыбнулся благостно. — Кстати, это как раз Рождество Богородицы, будет очень символично! Торжественный молебен в честь отправки воинов, высокая цель объединения России…
«Молебен», — тупо подумал Максим. Да, молебен, наверно, поможет. Потому что ничего больше, похоже, не способно помочь.
Город заливало водой. Стало ясно, зачем тут у каждого дома высокое крыльцо. Летом Максим не понимал, почему деревянные тротуары так сильно подняты над землей: в октябре далеко не все из них выступали из жидкой грязи. Про новенькие лакированные штиблеты пришлось забыть, на службу Максим ходил теперь в старых сапогах — осень вскрыла все преимущества этой обуви.