Максим пожал плечами и не стал развивать эту тему, чтобы не обнаружить излишней осведомленности. Как бы ни был любезен лейтенант, в прифронтовой полосе не стоит вызывать подозрения. Вместо того до полуночи говорили о литературе. Максим припомнил, что Тургенев и Мопассан уже умерли, так что можно спокойно обсуждать их творчество без риска спалиться на анахронизме. Оказывается, обоих этих авторов считали не то чтобы непристойными, но несколько фривольными; по крайней мере от матушки своей лейтенант их книги скрывал — не хотел фраппировать старушку.
В тепле палатки, под глинтвейн и интеллектуальную беседу Максим отогрелся не только телом. Попустило немного и от позора, которым была покрыта вся его деятельность в этом только начавшемся, но уже осточертевшем походе. Он добросовестно выдавал положенные вдохновляющие речи, но опыт выступлений на бизнес-митингах никак не помогал мотивировать на бой людей, мобилизованных насильно или в качестве альтернативы концлагерю; солдаты даже не давали себе труда скрывать мрачные усмешки, слушая комиссара.
На ночь французы достали походные койки — металлические раскладушки, обтянутые парусиной. После сырых, наспех собранных настилов это было все равно что ортопедический матрас. Снилась Маруся, и во сне она не смотрела сквозь него, отнюдь… Разбудил Максима аромат свежесваренного кофе, отменно крепкого — куда там едва заваренной бурде из «Пур-Наволока». Максим тепло простился с французами, надел впервые за неделю полностью высохшие ботинки и начал было верить, что весь этот поход — не такой уж фейл.
Напрасно, разумеется. Дезертирство и последовавший за ним расстрел не улучшили моральный климат в коллективе: офицеры орали еще шибче, солдаты усмехались еще кривее. Вдобавок зарядил мелкий холодный дождь, а по утрам поверхность луж подергивалась наледью. Передохнуть с дороги надеялись в Усть-Цильме, где и планировалось держать оборону от партизан. Это село на восемьсот дворов было больше и древнее большинства уездов Северной области. Находилось оно на слиянии Печоры с двумя местными реками, потому имело местное стратегическое значение.
Усть-Цильма встретила авангард измотанного отряда огнем. Один из офицеров заорал «Ложись!», и ближайшие солдаты немедленно повалились наземь, сохраняя между собой какое-то подобие дистанции.
— Мы что… в штыковую сейчас пойдем? — растерянно крикнул Максим залегшему неподалеку офицеру.
Тот сначала отполз с места падения и только потом ответил насмешливо:
— Отстаете от жизни, комиссар! Так только в первый год войны делали.
Максим растерялся. В его понимании солдаты теперь должны были броситься в атаку на противника под обязательное «ура»… а что еще тут можно сделать?
— Кто старой закалки был и в полный рост шел на пулеметы, — крикнул ему офицер, снова перекатившись, — они в раю уж теперь. А мы — выучились!
Максим намёк понял и тоже начал отползать по мокрому мху. Стрельба между тем стала реже, а после прекратилась полностью, но команда подниматься прозвучала только метров двести спустя. Когда Максим добрался до офицеров, те уже обсуждали сложившуюся ситуацию.
— Стрелков четверо, вооружены винтовками, — докладывал один. — Нас ждали и подпустили поближе намеренно, чтобы поразить наверняка.
— До Усть-Цильмы полверсты, а то и больше, — не удержался Максим. — Чем они там вооружены, раз так «подпустили»?
Жилин глянул на него как на умственно отсталого. Максим тут же пожалел, что не осилил промолчать. Нервы, черт бы их побрал. Все-таки впервые в жизни оказался под обстрелом.
— Скорее всего, мосинками, товарищ комиссар, самыми обычными трёхлинейками, — подчеркнуто терпеливо сказал Жилин. — Обычная дистанция для них. Буду признателен, если в дальнейшем вы нас перебивать не станете. У нас тут, видите ли, прямое столкновение с противником, — и он обернулся к прерванному офицеру: — Продолжайте доклад.
— Убито двое, ранено пятеро, — продолжил тот. — При отступлении нами прицельного огня не велось, сведений о количестве поражённых противников не имею.
— Так или иначе, наше положение противнику известно, — произнёс Жилин. — Однако известий о захвате села большевиками не поступало. Нельзя исключить, что местные защитники приняли нас в сумерках за красных партизан. Поднимите флаг — чтобы его было видно из села — на случай, если это действительно так. И начнём продумывать манёвр на случай обратного.