— Вы не правильно меня поняли! — воскликнул он, приподнимаясь вслед за мной, — Просто казаки в моем представлении слишком лихи и вольнолюбивы, чтобы понимать ответственность, как понимают ее люди образованные.
Нет, его уже не исправить! Ну не бить же доктора, ей Богу. Это Ваньша засадил бы в зубы без разговоров. А я не могу, но хочется. Очень хочется.
— Владислав Брониславович, давайте к делу, — сквозь зубы выдавил я, — Пока мы с Вами окончательно не разругались.
— Хорошо, — он опять принялся протирать свое пенсне, потом, не надевая их, красными от усталости глазами близоруко посмотрел на меня, — Вы знаете, что такое бактериология?
— В общих чертах, — кивнул я. Его брови удивленно вскинулись, но в этот раз Загорский смог промолчать.
— Так даже проще. Понимаете, еще со студенческих времен я увлекся этой удивительной наукой, шагнувшей за последние несколько десятков лет далеко вперед. Был открыт целый ряд бактерий — возбудителей таких болезней, как дифтерия и брюшной тиф, а также стрептококки, стафилококки, пневмококки, гонококки, палочки сибирской язвы. У себя дома я устроил небольшую лабораторию, где изучаю разные виды бацилл и микробов, попадающихся мне в практике. Я собрал неплохую бактериологическую коллекцию, которую регулярно пополняю. И тут появляетесь Вы со своим лекарством. Дмитрий Никитич, — Загорский посмотрел на меня с мольбой, так не свойственной гордому поляку, — Я прошу Вас, позвольте мне исследовать Ваш препарат, — он вскинул руки пытаясь остановить мои возражения, которых, впрочем, не было. Пусть исследует, вряд ли что-то поймет. Это мы уже обсуждали с Фирсом. — Нет-нет! Не поймите меня не правильно! Я не собираюсь украсть у вас тайну лекарства, мне интересно воздействие его на разные виды микроорганизмов.
Он вскочил и забегал по кабинету:
— Тиф это не единственный бич нашего времени. Есть множество болезней, от которых нет действенных средств. Иммунитет, только иммунитет спасает человечество от вымирания. А если он не справится с очередной пандемией? Тогда что? Гибель? Тысячелетняя история, культура, искусство, все это исчезнет вместе с человеком творящим, — его глаза сверкали, — И Вы можете стать спасителем человечества! — он пафосно вскинул руки, — Прошу Вас, позвольте разобраться с этим Вашим лекарством! Даю слово чести шляхтича, что без Вашего одобрения ничего, что я пойму и узнаю, не уйдет от меня на сторону. Хотя я и считаю, что такие вещи не должны быть тайной. Я же в свою очередь, позволю Вам лечить больных в тюремной больнице и в случае успеха, в котором я не сомневаюсь, дам свое заключение и рекомендации. А оно имеет значение в нашей медицинской среде, уж поверьте мне.
— Да ради Бога, — усмехнулся я. Загорский взвился, в порыве продолжить уговоры и тут к нему пришло осознание, что я не возразил, а наоборот согласился.
— Простите?
— Ради Бога, Владислав Брониславович. Исследуйте, изучайте, можете даже не скрывать результаты своих трудов. Единственное, о чем я Вас попрошу, даже потребую, нигде не должна фигурировать моя фамилия.
Так у меня появилось еще несколько десятков пациентов. Загорский выхлопотал мне пропуск в тюремную больницу, познакомил с фельдшером Поликарповым, который и был основным тюремным эскулапом. Владислав Брониславович лишь два раза в неделю делал осмотры и назначения. Все остальное время заболевшими заключенными занимался Федот Степанович. Невысокий, тщедушный дядька лет пятидесяти, с желтыми прокуренными вислыми усами а-ля Тарас Бульба, вечно засаленной густой седой шевелюрой и сизым от пьянства носом. Степаныча я никогда не видел трезвым, впрочем, как и сильно пьяным. Он постоянно, в любое время суток умудрялся находиться в состоянии подшофе.
Ухаживать за больными ему помогали двое заключенных из бродяг. Сивый и Кочка. Почему так — не знаю. Тайну своих кличек и настоящие имена, они мне не сообщили. Хотя отношения у нас сложились довольно приятельские. Да я особо и не интересовался. А персонажи они оказались довольно интересные. Бродяги в местной тюремной иерархии что-то типа наших блатных. Еще не Иваны, но уже где-то рядом. Это как я понял, не вдаваясь в подробности. Что Сивый, что Кочка пользовались среди арестантов непререкаемым авторитетом. Их слово считалось законом, к ним шли за судом, и за советом. Им беспрекословно наливал лишнюю чарку и выделял самую жирную пайку майданщик. При этом оба не скрывали, что в тюрьме они временно. Зиму переждать. А потом опять уйдут. И администрация об этом прекрасно знала. Чем-то они мне напомнили идейных бомжей из моего мира. Этакие социалисты-анархисты. Законы они не признают, деньги презирают, любую собственность не воспринимают. Понятие «чужое» для них не существует.