— Значит так, Митрий, — заявил он, хлопнув широченной, как лопата ладонью по столу, — В ниверситет свой иди, одобряю. Дохтур в семье завсегда при деле будет. Земля в Томске ни к чему. Здесь тебе тридцать десятин от обчества полагается, да еще докупишь. Пахать тебе все одно не придется, нет у тебя к земле сноровки, и так вижу. Мы тут сами с сынами управимся. Дом тоже поставишь в Красноярском, рядом с Прохором, раз уж он за тебя ратует. Тоже поможем. Денег оставишь, артель мы наймем, хорошие хоромы поставят. Сам прослежу, — он сжал могучий кулак, демонстрируя, как проследит, — На счет девки для тебя подумаю еще. Не к спеху. Дело серьезное. У Марковых, вон, с Чебаковыми невесты подрастают, скоро в пору войдут, — я сидел и тихонько охреневал, а дед вошел в раж, — На счет войн и бунтов, про которые ты Прошке голову задурил, не лезь! Не нашего то ума дело, чай царь с генералами сами разберутся! Наше дело границу боронить, да землю пахать. В полках делать тебе неча, с тебя казак, как с дерьма пуля, — а вот сейчас обидно было, но ничего, ты дедушка говори-говори, я послушаю, да отвечу сразу на все, — С Ильей, да Пахомом я потолкую в вечеру, ну а Сход, как мы скажем, так и порешит. Тем более после ниверситета твоего чин тебе офицерский положен будет. Тогда и запишешься в полк, коли захочешь. А не захочешь в селе останешься, дохтур обчеству нужон.
Дядья, как китайские болванчики закивали чубатыми головами. Вот так-то! Я тут голову ломаю, как быть, да что делать, а за меня уже все решили. Расписали и распланировали на десятки лет вперед. Ну, чего-то подобного я и ждал. Почему? Так я тоже Уколов! Только хреновый, наверное. Кто знает, может, прояви я такую же стальную волю, как дед Иван, и семья бы целой осталась, и дети изнеженными никчемышами не выросли. А я в работу ушел, упустил. Ладно, то такое, просто не отболело и, пожалуй, никогда не отболит. Все-таки предательство родных людей это безумно больно. Такое не забывается и не прощается. Я ушел в свои мысли, а старый, видя, что я молчу разошелся не на шутку:
— С варнаками правильно разобраться решил! А вот, что от помощи отказался — плохо. Дело семейное. Семя каторжное уколовскую казачью кровь жизни лишило! Мы как миру в глаза посмотрим, если одного тебя за ними отпустим, ты подумал⁈ — он хряснул кулаком по столешнице и тут же, перекрестившись, забормотал молитву. А то ж! Стол — Божья ладошка, он на ней пищу дает. Пока дед успокаивал себя молитвой, «дядья» буравили меня взглядами. Егор с Кузьмой мрачными, даже злыми, а Прохор веселым. Ну что ж, вы сами так захотели! Дам сейчас слабину, так и будут понукать, как дитя малое. Нет уж! Я дождался, пока дед перестанет бормотать и тоже шарахнул ладонью по столу:
— Значит так, господа Уколовы! — я ожег их злым взглядом, начиная с деда Ивана и заканчивая названным батькой, – Что поверили, да в семью приняли — благодарствую, — я встал и, перекрестившись поклонился. Сначала старому, потом дядьям, — Да только я уже Уколов, по крови, по деду, по батьке. Родился им, им и останусь, что бы вы тут не нарешали. Поможете с паспортом — поклонюсь, нет — сам управлюсь. Но по указке вашей жить не буду!
— Да ты! — яростно зашипел на меня старший брательник, ухватив стальными пальцами за руку.
— Угомонись, Егор! — я, ухватив его за запястье, заставил разжать хватку. — Ты на меня не смотри, что выгляжу молодо. Чай, годками, постарше тебя буду. Так что не шипи и кулачки-то разожми. Захочешь, потом смахнемся на дворе. А пока, я вас выслушал, теперь и вы меня послушайте, — я уселся и посмотрел на старого, — Все ты правильно сказал, Иван Никифорович, — продолжил я спокойно, — а только если бы было мне на сколь выгляжу. Да ведь говорил я вам, полвека мне было, когда сюда попал. Да здесь уже больше пяти лет. Шестой десяток мне так-то, — я криво усмехнулся, — Потому совет добрый приму, от помощи не откажусь, у кого нужда возникнет, помогу — родные люди. А как жить мне, сам решать буду. Не потому, что против рода пойти хочу, а потому, как не смогу по-другому.
— А я вам что говорил, — расхохотался Прохор, глядя на отца с братьями, — Наша порода! Уколовская!
— Да поняли ужо, — буркнул Егор.
Так это, значит, проверяли они меня! Ну, примерно, так я и думал. Шибко уж круто разошелся дед Иван.
— Цыц! — глянул из-под бровей на них старый хрыч, и мужики тут же притихли, — Продолжай, Митрий.
— Землю надо — дам денег. Вернее денег нет. Золотишко есть. Найдем, кому пристроить? — старый кивнул, с интересом поглядывая то на меня, то на сыновей:
— Кузьма, к Устюгову подойдешь. Он купчина богатый, может купит, — и повернулся ко мне, — Самородное или песок?
— Украшения, — я пожал плечами, — С камнями есть. Если купец не возьмет, попробую в Колывани или Томске пристроить. Если не к спеху.