Выбрать главу

Эдна отправляла матери денежные переводы и рассказывала ей о своих планах: «Вот увидите, мама, однажды я получу Пулицеровскую премию. Дорогу осилит идущий, но я надеюсь найти короткий путь, чтобы первой прийти к финишу».

Чтобы добыть материал для одной статьи, Эдне приходилось целый день носиться по городу. Она работала медленно, тщательно взвешивая фразы даже в пустяковой заметке о драке нищих. Она училась играть словами, и ей было страшно жаль времени, потраченного на беготню.

Клим Рогов подвернулся ей очень кстати. Он знал русский и испанский в совершенстве. Английский – достаточно, шанхайский диалект – прилично. У него был опыт репортерской работы – как раз то, что требуется. Если он будет поставлять материалы, а Эдна – писать, она продвинется наверх гораздо быстрее.

Клим ей понравился – обаятельный, остроумный. Когда Эдна принялась его поучать, как устроена ее газета и какие материалы ей требуются, оказалось, что Клим разбирается в этом не хуже мистера Грина. Кроме того, он знал все и о других изданиях в Шанхае: каким тиражом они выходят, где печатаются, кто главные редакторы и ведущие колумнисты, кто кому конкурент.

Все это не вязалось с его потрепанным видом и явным безденежьем. Эдна подумала, что, если бы он мог хорошо писать по-английски и имел рекомендации, он и дня не просидел бы без работы.

– Меня в вашей газете на порог не пустили, – признался Клим. – Впрочем, в других редакциях тоже.

– Принесите мне материалы о русских, а там посмотрим, что можно сделать, – сказала Эдна.

Ей захотелось помочь ему.

Глава 8

1

Хозяин антикварной лавки на улице Эдуарда VII рассказал Климу что шанхайские содержатели ломбардов озолотились на русских. Беженцы приносили камни, меха, даже иконы.

– Плохи у них дела, – качал головой старый антиквар. – У соседа-кондитера женщина витрину разбила, он полицию вызвал, чтоб разобрались. Оказалось, у этой дамы двое маленьких детей. Они три дня ничего не ели. Мать увидела пирожные и за кирпич схватилась.

У Богоявленской церкви[14] – грязь, шум, теснота. Заросший солдат, член Православной дружины, разливал суп из бадьи. Очередь с мисками тянулась через двор, конец ее исчезал на улице.

– Нас тут уже шесть тысяч, – сказал пожилой ротмистр. Достал из сапога ложку, отер полой. – Поезда каждый день подвозят народ с севера.

Обедать садились прямо на землю.

– Говорят, в Австралию телеграмму послали – чтоб нас туда отправить.

– Держи карман шире. У них специальный закон о переселенцах есть: лицам, не имеющим средств к существованию, въезд воспрещен.

Мыло для стирки взвешивали на аптечных весах.

– По одному куску в руки!

Очередь за ведром – воды принести. Очередь на веревку – белье посушить.

К ограде подкатила телега. Добротно одетый человек спрыгнул на мостовую:

– Десять человек на бойню – кишки таскать. Есть желающие?

Толпа всколыхнулась, кинулась к благодетелю.

– Я! Я! Я готов!

2

В русском консульстве все то же самое: усталые казаки, раненые в грязных бинтах, мамочки с детьми.

Клим поймал на лестнице растрепанную секретаршу.

– Консульство закрыто! Нам денег не перечисляют с семнадцатого года. Чем можем, тем помогаем. Куда?! – рявкнула она, увидев, как двое солдат вошли в уборную. – Не сметь портянки в раковине полоскать! Замок повешу!

Те стояли понурясь.

– Да мы руки помыть…

– Не сметь руки мыть! Здесь вам не баня!

Секретарша убежала.

– Вот злыдня какая, – покачал головой батюшка, сидевший на подоконнике. – Воды ей для православных жалко.

– Отец Серафим? – удивился Клим. – И ты здесь?

Батюшка встал – мятый подрясник, дырявые сапоги.

– Беда нам в этом Шанхае. Сходил к епископу нашему, Симону: дайте, говорю, службу – пропадаю ведь. А он: «Могу только за штатом оставить». Мне хоть куда – хоть механиком, хоть электриком: я все умею, – лишь бы деньжат чуть-чуть заработать. – Отец Серафим закашлялся. – Лихорадит меня. Давеча пошел доски пилить – без благословения. Сказали, что булку с чаем дадут. А там дождь как из ведра. Просквозило…

– Матушка твоя как? – спросил Клим.

– Здорова. Нянькой устроилась. Дом чистый, хороший. Детки двух и трех лет. Ладно хоть Наташенька моя пристроена: жалованье платят и кормят. У ней даже комната своя под лестницей есть.

– А ты где ночуешь?

Отец Серафим только рукой махнул:

вернуться

14

Богоявленская церковь в Шанхае была построена в 1905 году на деньги русских купцов. В 1932 году она была разрушена японцами.