Временами я страшно завидую китайским детям, которые залезают по пояс в мутную ледяную реку и с помощью особых корзинок умудряются ловить рыбу. Они дрожат от холода, верещат и смеются и, судя по всему, неплохо проводят время. Такие ребята нигде не пропадут.
Впрочем, я тоже потихоньку учусь выживать в Шанхае. В особо удачные дни, когда мне перепадает серебряная монета, я не трачу ее сразу, а размениваю на медную мелочь. Потом ищу, в какой лавке получше курс и, оббегав полгорода, вновь меняю медяки на серебро, но уж с доплатой центов в десять. Для меня это означает ужин — именно столько стоит порция лапши или орехов в сахаре. Но смотреть надо в оба: торговцы продают еду на вес и частенько добавляют в нее песок для тяжести.
Если день совсем неудачный, то я обхожусь парой соленых огурцов за семь копперов или иду к французским монашкам-благотворительницам: они дают суп тем, кто посещает мессу.
Точно так же живет весь безработный Шанхай, а если кто добывает больше доллара в день, так преступлением: кто квартиры грабит, кто гоняет мелких торговцев: «Платите, а то худо будет!»
2
В прокуренной гримерке такси-гёрл переодевались и красили губы и брови. Посторонний ничего бы не понял из их разговоров, но Ада уже начала разбираться в местном жаргоне.
Самых лучших клиентов — молодых, веселых и богатых — девушки называли «ящерами», некрасивых богачей — «золотыми жилами», а себя — «старательницами». Скучный мужчина, не умеющий танцевать, — это «огурец»; мужчина без средств — «ложная тревога». «Слесарь» — это тот, кто подкладывает в карман железки, чтобы они звенели и все думали, будто у него много серебра.
— Слыхали, Марта приказала гардеробщику убирать под замок мое пальто, чтобы я не убегала раньше времени с «золотыми жилами»! — возмущалась черноглазая Бэтти, красивая и буйная королева «Гаваны».
Ада украдкой любовалась ею: алые губы, красное платье с разрезом чуть ли не до середины бедра — ни стыда ни совести. Сама Бэтти не обращала на Аду внимания. Лишь однажды она вырвала у нее папиросу: «Брось каку! Мала еще!» А сама говорила, что курение — лучшее средство от ангины.
В гримерку сунулся управляющий, и девушки завизжали, прикрываясь.
— Эй ты, русская, тебя хозяйка зовет! — бросил он равнодушно.
Марта сидела наверху в маленьком кабинете, украшенном расписными тарелками с видами Парижа, Вены и Флоренции, — она их собирала.
— Садись, — велела она, показав Аде на обитое парчой кресло. — Из муниципалитета опять прислали бумагу: хотят, чтобы я представила списки работающих в заведении. Как пишется твое полное имя?
Ада продиктовала.
— Национальность?
— Я американка.
Ада уже три раза ходила в консульство США, надеясь выправить себе бумаги, но злой морской пехотинец не пускал ее внутрь:
— Паспорт есть? Нет? Ну и проваливай!
— Но у меня папа из Техаса! — настаивала Ада. — И тетя Клэр!
— Проваливай!
В графе «национальность» Марта написала «русская».
— Замужем? Скажем, что да.
— Мы с Климом просто снимаем комнату на двоих!
— Не имеет значения. Иди работай.
Ада медленно побрела вниз по лестнице.
В целом свете у нее не было никого, кроме Клима, и ей хотелось, чтобы их отношения были понятны и ей самой, и окружающим. Но на деле выходило черт-те что: она жила в одной комнате с мужчиной, который был старше ее на восемнадцать лет и не являлся ни ее супругом, ни родственником.
Клим провожал и встречал Аду, заботился о ней, смешил и учил жонглировать — и это умение помогло ей заработать немало чаевых. Но при этом он держался так, будто они были всего лишь добрыми приятелями.
Один раз Клим предложил Аде перебраться в детский дом, где жили русские девочки:
— Там тебя хоть вышивать научат. А в «Гаване» ты каждый день пьешь и табачищем дышишь…
— Сами меня туда привели! — огрызнулась Ада. Ее оскорбляла мысль о том, что Клим хочет от нее отделаться.
В «Гаване» ее приучили ценить в себе женщину, и она переняла у такси-гёрл их манеру соблазнять каждого встречного-поперечного. Но, несмотря на все усилия, Клим Аде не поддавался.
Иногда она специально начинала переодеваться при нем и ждала, что он скажет. Клим вздыхал и молча выходил в коридор. Ада злилась: чего он строит из себя? Он считает, что она его недостойна?