Она привела Клима к себе в кабинет, заваленный бумагами и вырезками из газет.
— Вот, посмотрите, что у меня вышло, — сказала она, подав ему несколько машинописных листов.
Клим дочитал статью и нахмурился.
— Что-то не так? — удивилась Эдна.
— Вы написали, что русские иммигранты — это бывшие помещики и капиталисты, и что их прогнал разгневанный пролетариат…
— Ну и?..
Клим невольно раздражался, когда иностранцы с пафосом рассуждали о русской революции и ее последствиях. Эдна писала, что белогвардейцы сами виноваты в своем поражении: они без зазрения совести угнетали народ и тот в конце концов взбунтовался. Разумеется, изнеженные баре были не готовы к трудовой жизни и, оказавшись в эмиграции, вконец опустились. Но все могло быть по-другому, если бы они вовремя одумались.
— Это миф, что власть в России взял пролетариат, — сдержанно произнес Клим. — И это миф, что на стороне красных стояла беднота, а на стороне белых — помещики и капиталисты. Кто в каком лагере оказался, определял случай, так что среди наших эмигрантов полно рабочих и крестьян, а среди большевистских вождей немало отпрысков дворянских фамилий.
— Так кто же, по-вашему, совершил Октябрьский переворот? — насмешливо спросила Эдна. — Неужели дворяне?
— Руководила всем кучка социалистов-теоретиков во главе с Лениным и Троцким, а исполнителями стали те, у кого на тот момент было оружие — дезертиры, солдаты запасных полков и уголовники, выпущенные из тюрем. Вы поймите: страна три года вела бессмысленную войну, надвигалась зима, а хлеба и дров не было. Нервы у всех были на пределе, и вооруженная толпа пошла за теми, кто пообещал ей немедленный мир с немцами и безнаказанность при грабежах.
— То есть за большевиками?
— Именно. Как только они взяли власть, к ним потянулись бесчисленные приспособленцы. Хорошая должность позволяла отбирать у других все, что ни приглянется, а чекисты и военные к тому же получили право убивать без суда и следствия. Каждый из нас оказался перед выбором: либо ты присоединяешься к разбойникам, либо становишься жертвой. При этом защищаться или хотя бы бежать было невероятно трудно: для этого требовались силы и деньги, а в условиях голода и эпидемий у людей не имелось ни того, ни другого. Так что не осуждайте нас: каждый русский пьяница, которого вы видите на улицах, прошел через ад. Просто силы человеческие не безграничны.
Эдна пристально посмотрела на Клима.
— А кем вы были до революции? Гвардейским офицером?
— Ни за что не догадаетесь — аргентинским журналистом.
Эдна выслушала его историю.
— Если бы вы хорошо писали по-английски и могли предоставить рекомендации, вы бы и дня не просидели без работы, — сказала она. — Я подумаю, как вам помочь.
Глава 4
Американский адвокат
1
Иржи напрасно боялся, что их с Ниной будут искать: в городе обитали десятки тысяч людей без документов, и полиция ими нисколько не интересовалась. Шанхай жил по правилам переполненного вагона: тот, кто находился снаружи, был врагом, а те, кто уже пробрались внутрь, сразу становились своими.
Поначалу Шанхай казался Нине чуть ли не сказочным царством, но потом наступило отрезвление. Ей никто не объяснял местных правил и их приходилось изучать на собственных ошибках. Кто знал, что в магазинах можно и нужно торговаться? Что нельзя пить воду из-под крана, иначе заболит живот? Что прислуге надо давать на чай за малейшую услугу, даже если ты не просила о ней?
Деньги и уверенность в себе стремительно таяли: время шло, а Нина так и не придумала, на чем можно заработать.
Ее потрясала сложность и развитость шанхайской экономики. На фабрике могли трудиться мигранты из провинции Аньхой, управляли всем японцы, сырье поставляли из Кореи, станки — из Великобритании, сбытом занималась французская фирма, а страхованием — американцы. При этом конечный продукт отправлялся в Бразилию.
При всем желании Нина не могла влиться в этот сверкающий поток богатства, связей и возможностей: во-первых, она была женщиной, во-вторых, у нее не было гражданства и начального капитала, а в-третьих, Нина мало что понимала в коммерции.
— Давайте откроем кинотеатр? — предлагала она Иржи. — Снимем помещение и возьмем в прокат скамьи и проектор.
Но Лабуда каждый раз поднимал ее на смех:
— Замучаетесь утрясать дела с цензурными комитетами. В Шанхае их три штуки — международный, французский и китайский, и каждый требует вырезать из фильма что-то свое. Помните, мы с вами ходили на «Любовников ночи» и вообще не поняли, о чем шла речь? Когда публика недовольна, она ломает скамьи и аппарат. Кто будет платить за испорченное имущество?