Влад довольно усмехнулся и, ощутив прилив оптимизма, снова запел:
– У пони длинная челка
Из нежнейшего шелка…
«У строптивой Пони нет челки, а кожа нежнее шелка, – попытался сочинить свой куплет Казаринов. – Или так лучше… У девчонки Понки…».
Он тут же оборвал себя и даже потер лоб свободной рукой.
«Блин горелый, а перевертыш вполне в духе Кристины. Если все зовут Элку пони, хотя сомнительный комплимент, то сестра вполне могла звать ее Понкой. Нужно не забыть спросить. Сразу!»
Он затормозил около узкой резной калитки и, выскочив из машины, нажал на кнопку домофона.
«Вместо того чтобы петь дорогой, – попенял он самому себе, – лучше бы состряпал легенду, чтобы Элла сжалилась и впустила в дом!»
Но сочинять ничего не пришлось. Замок щелкнул, калитка открылась. Казаринов успел раздраженно подумать о том, что наивная Пони открывает дверь кому попало, и, ни в чем не сомневаясь, спокойно вошел в калитку. Да еще дверь захлопнул. Идиот!
И застыл на дорожке, судорожно соображая, что делать дальше. Прямо на него от дома несся огромный черный кобель. Ротвейлер, наверное, самый злобный из всех существующих. Казаринов понял, что поворачиваться к животному спиной, пытаясь открыть замок, нельзя. Он нападет со спины. Оставалось только прижаться к калитке и исхитриться ногой дать собаке по морде. Тогда рукой можно будет нащупать замок и при удачном стечении обстоятельств вывалиться на улицу, захлопнув дверь. Влад напряженно следил за приближающимся псом, когда на крыльцо выскочила взлохмаченная Элла и позвала требовательно:
– Вернись обратно, Джон! Быстро!
Собака, послушно развернувшись, потрусила к хозяйке.
А Казаринов, рассмеявшись, направился следом. Элла во все глаза уставилась на него. А он не мог отвести взгляд от ног, обтянутых старыми лосинами, и выпирающих из-под застиранной майки ничем не стесненных холмов.
– А я вчера решил, что Джон – твой любовник, – весело сообщил он Элке, стараясь глядеть ей в лицо.
– Поверь, – нехотя бросила она. – Он гораздо лучше. Никогда не предаст и не обманет. – Элла глянула недоверчиво на нежданного гостя и добавила недовольно: – Зачем ты приехал? Я же сказала, что работать ни с тобой, ни на тебя не желаю.
– Нам есть что обсудить, – хмыкнул он и уточнил сварливо: – Так и будешь держать меня на пороге?
– Проходи, – пробормотала она, заходя в дом. Влад быстро поднялся по каменным ступенькам, не ожидая повторного приглашения.
– Зачем ты здесь? – еще раз поинтересовалась Элла. – Нам не о чем разговаривать.
– Я найду тему для разговора. Или даже две, – упрямо заявил он, снимая куртку и ботинки.
– Даже не представляю, о чем, – нервно отрезала она. – Но у тебя не больше пяти минут.
Влад собрался было возразить, что в пять минут они точно не уложатся, но где-то в дальних комнатах заревел ребенок. Аж закатился от плача.
– Время вышло, тебе лучше уйти, – негодуя пробормотала Элла и кинулась к малышу.
«Как же, – присвистнул про себя Владислав, – даже не надейся, милая!»
Он прошел следом сначала в одну комнату, затем в другую. Чисто, очень скромно. Старая мебель, еще заставшая Советскую власть. Ворох детского белья в кресле около гладильной доски. Монитор с широкой диагональю на письменном столе, да свеженькие обои в мелкий цветочек. Ни тебе скандинавского стиля или хайтека.
– Уходи, – через плечо бросила Элла. – Мне ребенка покормить нужно.
– Я подожду, – миролюбиво заметил Казаринов и упрямо уселся в свободное кресло.
Элла, ругая себя последними словами, что вот так запросто открыла дверь, зашла в детскую и улыбнулась заплаканному сыну.
Антошка, как только сосок попал ему в рот, моментально успокоился и принялся причмокивать, положив ладошку на грудь матери.
– Мой хороший, – прошептала Элла, прижимая сына к себе, а заодно прислушиваясь, что в соседней комнате делает Казаринов.
«Вероятно, уселся в кресло и ждет, – поморщилась про себя Элка. – Ну извини, дорогой, процесс кормления у нас долгий».
На улице заработал двигатель, наверное, кто-то из соседей выезжал со двора. Антошка открыл левый глаз и хитро глянул на мать, а потом заворочался и снова вернулся к процессу поглощения молочка.