«Завтра», — сказал он себе и задремал, прижимая к груди озябшую Лестрейндж, стараясь не думать о том, что это ее последняя ночь без приступов, и он фактически обрекает ее на вечные мучения.
***
Когда Невилл проснулся, Лестрейндж уже стояла у окна, задумчиво глядя в окно.
— Утро, — поздоровалась она, впервые за все то время, что они провели в этой комнате.
Поймав его недоуменный взгляд, Лестрейндж, видимо, решила объяснить.
— Я ждала, пока ты проснешься, — ее голос был похож как шелест осенних листьев. Невилл удивился еще сильнее, ведь ранее она никогда не дожидалась его, если просыпалась раньше. Впрочем, обычно первым вставал он и сразу же уходил вниз, чтобы не скандалить лишний раз.
Невилл поднялся молча, поправил свитер и распахнул дверь, выпуская Лестрейндж первой. Она казалась напряженной, словно за минувшую ночь что-то изменилось, и теперь она не знала, как себя вести.
Горячий шоколад они пили в абсолютном молчании. Невилл избегал смотреть на ее худые руки с выпирающими косточками, на обожженные плечи, на вечно спутанные волосы, потому что каждый взгляд, брошенный на нее, напоминал, насколько она беспомощна здесь и заставлял чувствовать себя предателем. Бармен недовольно оглядел руки Лестрейндж и пришел к выводу, что произошла какая-то ошибка, что кто-то нарушил правила и вышел через заднюю дверь.
— Я пройдусь, — неуверенно протянул Невилл, не глядя на Лестрейндж и надеясь, что она сама все поймет.
— Там моросит, — тихо проговорила она, — не простудись.
Он не смог ничего ответить и вышел прочь, оставив чашку с недопитым шоколадом на барной стойке.
На улице действительно моросило, но идя к рельсам, Невилл не обращал на это внимания. Перед глазами все еще стоял образ Лестрейндж, сухой и чуть дрожащей, которая стояла у окна и смотрела на улицу со смесью тоски и сожаления, словно предчувствовала что-то. Нельзя было даже надеяться, что он стал для нее хоть сколько-нибудь значимым, к тому же, он так и не рассказал о своих наблюдениях. О том, что ее истерики почти магическим образом прекращались, стоило ее обнять. Ни разу не признался ей в своей жалости — хотя это, наверняка, было к лучшему. Вряд ли Беллатрикс Лестрейндж обрадовалась бы тому, что ее жалеют.
За пеленой белого тумана, по которому бежала рябь, не было видно рельсов, а шипение со щелчками не давало возможности расслышать, насколько далеко поезд. Однако больше всего Невилл удивил человек, стоявший на тропинке.
— Профессор Дамблдор? — удивленно переспросил он, не веря своим глазам.
— Да, мой мальчик, — профессор грустно покачал головой. — Я вижу, ты решил отступить?
— Профессор, я не хотел, — Невиллу было неловко оправдываться перед бывшим директором. — Я пытался до нее достучаться, я жалел ее, я пытался ее понять.
— Беллатрикс Лестрейндж, — задумчиво протянул Дамблдор. — Ты оказался перед очень сложной задачей, мой друг. Ты пытался излечить душу, не познавшую любви. Ты дарил ей эту любовь — в той форме, в которой мог ее преподнести, и она принимала ее — не умея с ней обращаться, не зная, как с ней быть. Почему же ты свернул, мой мальчик? Ведь половина пути уже пройдена? Неужели тебе не жаль?
— Жаль, — кивнул Невилл. — Но я так и не понял, что должен сделать, в чем ее искупление. Профессор, может, вы знаете? Что за кошмар я должен прогнать? Вы оказали бы мне неоценимую услугу. Я уверен, вы знаете, в чем искупление Беллатрикс.
— Я рад, что ты зовешь ее по имени, — Дамблдор улыбнулся и посмотрел на него поверх очков. — И я бы с радостью помог тебе, но почему бы тебе не спросить у нее самой?
Он посмотрел куда-то за спину Невилла, и тот обернулся.
Беллатрикс стояла в трех шагах, глядя на них и, похоже, пытаясь не вслушиваться в разговор. Перехватив взгляд Невилла, она неловко переступила с ноги на ногу.
— Мне стало страшно, что с тобой тоже что-то случится, — сипло проговорила она, будто каждое слово давалось ей с невероятным трудом.
— Все хорошо, я никуда не исчез, — Невилл преодолел расстояние между ними и взял ее за руку. — Мы просто беседовали.
— У вас чудные туфли, мадам, — Дамблдор опустил глаза, и Невилл только теперь заметил, что она все-таки надела туфли, которые он трансфигурировал еще в день их приезда. Лестрейндж ответила коротким кивком.
— Ты хотел уехать? — она пронзила Невилла своим тяжелым взглядом, и он медленно кивнул.
— Ты не говоришь, за что тебе дали шанс на искупление. Мы постоянно ругались. Я не уезжал только потому, — он сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, — только потому что мне было жаль тебя. Твои кошмары и приступы, я пытался их победить. Но я не могу бороться в одиночку.
— Это не кошмары, — отрезала Лестрейндж. — Воспоминания. О той ночи, когда мы пришли в дом твоих родителей.
Невилл отпустил ее руку и отпрянул.
— Я прятала их, скрывала легилименцией от Темного Лорда, я боялась, что кто-то узнает, — голос снова стал хриплым. — В ту ночь, когда мы с Рабастаном, Родольфусом и Краучем пришли в твой дом, мы хотели узнать, что Поттеры сделали с Темным Лордом, мы искали его. Твои родители не сдавались даже под пытками, и тогда Родольфус предложил…
Она закашлялась, и Невилл увидел, что ее снова начинает трясти. Он положил руку на дрожащее плечо, превозмогая ненависть, что поднималась в душе подобно разбуженной кобре.
— Родольфус предложил помучить тебя. Он говорил, что мать будет куда сговорчивее, если ей придется спасать ребенка. Барти даже достал тебя из колыбельки, а я… Я не могла иметь детей, вместо материнства я положила жизнь на алтарь служения делу Темного Лорда, но в ту ночь мне стало жаль. В первый и последний раз в жизни я не позволила кого-то пытать.
— Ты защитила меня? — Невилл опешил. — Но ведь ты сама потом не прочь была бить меня заклинаниями!
— Это другое, — Лестрейндж покачала головой. — Ты мог защищаться. Но пытать бессловесного ребенка было выше моих сил.
«Нельзя трогать ребенка», — вспыхнул в памяти Невилла крик Гермионы.
— Как удивительно, — проговорил Дамблдор, улыбаясь непонятно чему. — Ты всю жизнь стыдилась и прятала самый добрый поступок в своей жизни, то, что дало тебе шанс на искупление и спасение души.
— Я знаю, что ты меня не простишь, — севшим голосом проговорила Беллатрикс, вцепившись в руку Невилла. — Но я не хочу больше видеть кошмары. Не уезжай.
Он молчал, не зная, что и ответить, но увидел, что ее опять начинает бить крупная дрожь и поспешил обнять, словно пытаясь уберечь от кошмара.
— Невиллу нет нужды уезжать, — Дамблдор улыбнулся, и по мановению его руки белый туман развеялся, являя взору белоснежный поезд. — Вы едете вдвоем. Первый шаг сделан и теперь пора двигаться дальше.
Дверь поезда распахнулась, приглашая отправиться в путь.
— Но разве она не должна пройти полное искупление здесь? — спросил Невилл, не веря своим глазам и ушам.
— Каждая история имеет свой путь, — туманно ответил Дамблдор, и в его голосе послышался знакомый треск с шипением. — Вам предстоит очень долгий, здесь же вам нужно было сделать первый и самый главный шаг.
Невилл подсадил Беллатрикс и сам вскочил на подножку. Дверь за ними захлопнулась, поезд пришел в движение, а станция за окном стала терять свои очертания, пока ее не поглотил белый шум.