Из дальнего конца коридора уже подвалили недокурившие и накурившиеся зрители первого акта: перебивая друг друга, они взахлёб излагали его содержание дежурному офицеру… Я молча мял в руке Хельгину шаль, выслушивал различные версии происшедшего и медленно свирепел.
— Ну чего стал-мандал? — крикнули сзади. — Она же там без платочка! Замёрзнет!
Сжав кулаки, я стал поворачиваться. Этот-то не на службе…
— Лоп-пух… — выговорил дежурный офицер (он уже заикался от хохота). — Дыг… Догоняй!
Я снова слепо глянул на него — понял — благодарно ухмыльнулся деревянным лицом и бросился догонять.
— Десять минут! — крикнул мне вдогонку дежурный офицер. — На подписание мирного договора!
— И на миротворчество! — добавили сзади. (Кажется, я узнал голос чижика-пыжика…).
Глава 5. «Ты не услышишь»
— Ты умный, — сказала Хельга. — Ты умеешь целоваться. Обними меня!
Она ждала меня у старого трамвайного кольца. Плащ у неё был застёгнут на все пуговицы, поясок аккуратно завязан, волосы были рассыпаны по плечам, а глаза смеялись.
Я молча протянул ей шаль. На бегу я успел немного подумать.
«Обиделся?» — спросила она глазами.
«Не на тебя», — ответил я, продолжая протягивать шаль.
Мы были здесь не одни. Было время обеда, час пик. Переполненные конки и автобусы проносились, не останавливаясь, и пешеходы, взалкавшие стать пассажирами, сновали от остановки до остановки челночными рейсами. Отчаявшиеся просто ждали, а самые отчаянные уходили пешком. Нас то и дело толкали.
Она подошла ко мне вплотную и погладила меня по щеке. Я вздохнул, набросил на неё шаль и свёл концы под подбородком.
Она права: мы здесь наедине.
И у неё зелёные глаза.
Но я успел подумать.
— Спасибо, — сказал я. — И… ты извини, но всё это было зря. Я должен вернуться.
«Зачем?» — спросила она глазами.
Ответ у меня уже был сформулирован, и я ответил:
— Я офицер. Я получил повестку. Наконец, я женат и люблю жену. А на неё будут показывать пальцем и говорить: вот идёт жена дезертира!
«Неправда!» — сказала она глазами и повторила голосом:
— Неправда!
— Что именно? — уточнил я.
«Почти всё» — глазами. И голосом: — Почти всё.
Да, может быть, и так, подумал я, вспомнив белого слона и звёздочки на барьере. Но я обязан считать себя офицером, и повестка была — со всеми вытекающими. Остальное неважно.
Я повернул руку и посмотрел на часы. Тринадцать тридцать восемь остаётся меньше семи минут. И ещё добежать.
— Тебе что-то известно?.. — я продолжал держать концы её шали. (Женщин с такими глазами надо сжигать на кострах.) — Ты что-то знаешь об этом деле?
Подъехала конка и, скрипя рессорами и тормозами, остановилась. Она была почти пуста. Это была частная конка, и садились в неё неохотно, потому что из двух лошадей, запряжённых цугом, лишь одна была здоровая — вторым был «пегасик». Такая пара может понести.
— Знаешь или нет?
«Знаю. Всё». — И голосом: — Всё о тебе.
— Тогда расскажи. — Я снова посмотрел на часы.
Хозяин конки уговаривал толпу: «Смирнёхоньки — из одной кормушки едят, садитеся, господа, не бойтеся, у меня баба на что трусиха, а что ни воскресный день — на базар катаю…»
— Ты не услышишь, — сказала Хельга. — Ты сейчас глухой.
Она мягко отстранилась от меня, стянула шаль на плечи и, подойдя к «пегасику», стала чесать ему за лопаткой, там, где росло рудиментарное крылышко. Уродец по-птичьи закинул голову на спину, зажмурился и звонко застонал.
— Хельга!.. — я снова посмотрел на часы. — Понимаешь, ещё четыре минуты, и я дезертир. Скажи мне хоть что-нибудь. Хотя бы на прощанье.
— Беги… — сказала она, не оборачиваясь и продолжая почёсывать. Расквась им физиономии — юношам, которые смеялись над тобой. Они тебе сочувствовали и завидовали, но ведь смеялись! Ты разгневан праведно, беги. Убей кого-нибудь. Служивого, отпустившего тебя попрощаться: он тоже смеялся. Отними у него оружие и убей. — Хельга взглянула на меня через плечо. Её глаза говорили совсем другое — но я не мог разобрать, что именно. Вот зачем ты решил вернуться. Все остальные причины ты придумал потом.
— Нет, не придумал! Вспомнил!.. Ты почти заставила меня забыть, но я вспомнил!
«Ласковый, господа, — вещал возница, — гляньте, какой ласковый, с любой животиной душа в душу, барышня красивая и та не боится, а вы чего же…» — Конка постепенно заполнялась.
Хельга отошла от «пегасика» (он шумно вздохнул и свесил голову, кося на неё влажным голубым глазом) и снова подошла ко мне вплотную. Взяла меня за запястья и, оттянув их книзу, прижала к своим бёдрам.