– Как вы себя чувствуете, Серж? – пряча глаза, спросил Кокисан.
Воронцов ожег его таким взглядом, что японец невольно поежился и выдавил из себя:
– Извините, Серж, но обстоятельства оказались выше нас и…
– Какие… еще об… обстоятельства?
– Вы знали Вадима Шувалова? – прозвучал вопрос.
– Ротмистра?
– Да! И что?
– Он агент НКВД!
– А?.. – У Сержа не нашлось слов.
– Он дал показания на вас.
– Что?! – забыв о боли, Серж вскочил.
– Да-да! Он сообщил, что вы состояли в шпионской сети красных.
– Я?.. Вы сумасшедший, капитан!
Кокисан распорядился:
– Егоров, пусть приведут Шувалова!
Затянутый портупеями крепыш суетливо выскочил за дверь, а вместе с ним и его «гориллы». Оставшись наедине, Воронцов и Кокисан еще долго сверлили друг друга взглядами. Потом Серж с ожесточением сказал:
– Капитан, зачем весь этот спектакль с советским консульством, с мясниками из НКВД? Если вы…
– Извините, Серж, – перебил его Кокисан, – повторяю, обстоятельства оказались выше нас, и потому…
– Какие, к черту, обстоятельства!
– Позвольте продолжить? Задание, которое вам предстоит выполнить с Паком, крайне важное…
– И потому из меня надо сделать отбивную?! – вскипел Воронцов.
– Мы вам верили, а теперь верим вдвойне, и если бы не Шувалов…
– Да при чем тут Шувалов! Он что…
В этот момент дверь распахнулась, и, подталкиваемый в спину, в комнату ввалился ротмистр. Воронцов с трудом узнал своего бывшего однополчанина. Пыточных дел мастера поработали на славу: вместо лица была сплошная синюшная маска, глаза под нависшими веками смотрели с испугом.
Кокисан зловеще ухмыльнулся:
– Ну, Шувалов, повтори, что ты нам сообщил!
Ротмистр молчал, Кокисан занес руку для удара.
– Серж, прости! – Воронцов с трудом расслышал вылетевшие из разбитых губ покаянные слова.
– Э, Егоров, освежи-ка память этой сволочи!
Удар кулака переломил тело ротмистра надвое. Воронцову было неприятно смотреть на это, он даже поймал себя на мысли, что сочувствует доносчику. А кровавый спектакль между тем продолжался. Ведро холодной воды привело Шувалова в чувство. Ротмистр судорожно дернулся, приоткрыл глаза и в предчувствии нового удара сжался в комок. Кокисан наклонился над ним и прорычал:
– Такты говоришь, Воронцов работает на вас?!
– Ну и сволочь же ты… – сам не понимая, к кому обращает эти слова, проговорил Воронцов.
– Серж, это… не… это невозможно в… выдержать, – прошелестел Шувалов. – Они…
– Ты в своем уме?! – Теперь уже негодование Воронцова было вполне искренним. – Я… большевик?! Ах ты, тварь!
– Серж, я… Я эт-того не говорил… Это ска… сказал М-ме… ли… хов.
– Кто?
– Мелихов, главарь большевистского подполья в Главных железнодорожных мастерских, – счел нужным пояснить Кокисан.
– Я агент Мелихова?! Я… – От злости у Воронцова перехватило дыхание.
– Серж, про… прости, эт… это вы… выше моих сил, – взмолился Шувалов.
– Заткнись, тварь! – взревел Воронцов.
Бешеная злоба вернула ему силы. Невзирая на боль, он метнулся к столу, на котором лежал изъятый у него еще в машине браунинг.
– Не-ет! – закричал Шувалов, нелепо выставив вперед руки, словно пытаясь защититься от пуль.
Первая же пуля сразила его наповал. Кокисан с Егоровым замерли. В обойме браунинга оставались еще патроны, секунда – и Воронцов разрядит всю обойму в них. Егоров потянулся к кобуре, но это оказалось лишним – Воронцов положил оружие на стол. Из его разбитого носа струей хлынула кровь, он качнулся и как подкошенный рухнул на пол.
Первым пришел в себя Кокисан. Срывающимся голосом он распорядился:
– Егоров, срочно врача!
Крепыш выскочил в коридор.
Через полчаса в кабинете уже ничего не напоминало о разыгравшейся трагедии. Тело Шувалова унесли во двор, чтобы позже вывезти и зарыть на глухом пустыре. Воронцова выхаживал местный эскулап, большой специалист по такого рода лечению. «Музыкальная шкатулка» японской разведки закрылась до проверки очередного «солиста». На сей раз обошлось…
Над Харбином занимался рассвет. Тусклые лучи солнца пока безуспешно пытались пробить густую пелену тумана, поднимавшегося над Сунгари. От легкой ряби на воде веяло холодком. В китайских кварталах оглушительно пели петухи. Но вовсе не они нарушили чуткий сон Каймадо. Разведчик проснулся от тихого скрипа форточки на утреннем сквозняке. Инстинкт грозящей опасности, поселившийся в нем лет пятнадцать назад и не покидавший все это время, мгновенно прогнал остатки сна. Каймадо пробежался глазами по комнате. Кажется, ее недавно отремонтировали. На потолке ни единой трещины, на стенах, покрытых светлой краской, висело несколько незатейливых картин. Одна из них, с любовно выписанным снежным конусом Фудзиямы, заставила Каймадо улыбнуться. О нем проявили заботу – это приятно. Ниумура явно хотел, чтобы его подчиненный чувствовал себя в Харбине как дома.