- Пах! - трещина со вздохом разрезала карниз. Не выдержав тяжести двух здоровых мужиков, он начал оседать, сначала медленно, будто ступеньками, потом, стронув со склона скопившиеся там тонны снега, превратился в лавину, устремившуюся вниз со всё возрастающей скоростью. Два человеческих тела, увлекаемые грудами снега, который сами же только что обрушили, начали падать. Сильный рывок опрокинул Виктора на спину. - Данила! - заорал Шпигель, пытаясь перевернуться. За первым тут же последовал второй рывок - завис на верёвке Серёга. Лежащего на спине Шпигеля потащило вверх - ему не перевесить, не удержать двоих! Теперь уже не он их, а они, вдвоём повиснув над пропастью и раскачиваясь маятником вдоль склона, тащили его на верёвке за собой. Шпигель извивался, упирался всем телом, ободранными в кровь руками хватался за выступы, цеплялся ногами. Его неудержимо тащило на гребень. "Конец!" - подумал Шпигель. Но тут что-то сильно ударило его по каске, и движение прекратилось. "Лопнула верёвка!" - догадался он. Схватился за неё, в руках - двухметровый обрывок с собранной в гармошку оплёткой, из которой торчали неровные нити сердцевины. "О камни перетёрло!" Виктор перевернулся на живот, подполз к самому краю. Заглянул вниз. Там всё гудела и клубилась, завершая свой страшный путь, лавина. Раскатистый гул умножало и повторяло эхо.
Вот и дом - охотничья избушка, где в одиночестве жил Шпигель последние годы. Виктор разделся, зажёг керосинку, сел за стол, уронив голову на руки. Воспоминания не отпускали.
Он не мог теперь сказать, сколько времени пролежал тогда на краю бездны, поглотившей его племянника и друга. Не мог сказать, как взошёл на ту, главную, вершину. Помнил только, что сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь, совсем как тот, бомжеватый искатель земного рая. "А чем я, собственно, лучше его? Чего искал я? Тот хотя бы распоряжался только одной своей жизнью..."
Из забытья его вывел тогда колокольчик, установленный на вершине. До этого молчавший, и поэтому остававшийся незамеченным, колокольчик издал вдруг протяжный звук. Поднимающийся ветер тронул его, сначала легонько, потом всё сильнее - звук стал усиливаться, пока не превратился в яростный колокольный звон, побуждающий к действию. С поверхности поднялось снежное облачко, которое закружилось вокруг колокольчика и, быстро увеличиваясь в размерах, зазмеилось вниз. Шпигель поднялся и пошёл вниз по гребню, нигде больше не задерживаясь. Даже на третьей вершине не стал останавливаться, равнодушно прошагал дальше. До спасателей он добрался уже под утро. Валил снег. Из-за непогоды вертолёт смог вылететь только после обеда, когда немного прояснило. Он тоже полетел. Ветром порвало палатку. Шпигель ещё из окна вертолёта увидел полузасыпанный снегом спальник, копошившегося рядом человека, который из последних сил пытался махать чем-то, привлекая к себе внимание, как он его и учил. По обмороженным щекам Николая катились слёзы. - Витя, друг, ты спас меня... а я вот...- как будто извинялся Коля, потом оглянулся, махнул рукой, - этот совсем плох... Искатель Шамбалы был в забытьи, но ещё дышал. Да, Коля... Коля - настоящий герой. Спасая бомжеватого, Николай поборол в себе брезгливость, уложил его рядом с собой в спальник, а потом кормил таблетками и грел всё это время своим телом с одной мыслью - не дать замёрзнуть, продержаться до утра, ещё хоть сколько-нибудь продержаться...
Шпигель тогда сильно запил. Не решаясь вернуться в город, посмотреть в глаза своей сестре, Даниловой матери, и родным Серёги, он жил какое-то время здесь же, в базовом лагере. Потом приехала жена. Звала, уговаривала. Он не хотел никого видеть. И жену тоже. Он мог только пить, накачиваться спиртом до беспамятства, до омерзения. Потом узнал, что жена умерла, говорили, слегла от горя, когда он прогнал ее... Отныне жизнь вообще потеряла всякий смысл. Он не мог видеть никого из живых, когда эти умерли по его вине. Шпигель умер тогда вместе с ними. Через некоторое время он ушёл в монастырь. Прожил там пять лет, пытаясь вымолить себе прощенье.
Белый Старик снова позвал его. Шпигель вспомнил, как овладело им в монастыре странное беспокойство, со страшной силой потянуло его сюда. Здесь его уже и не помнили. Людская память короткая... Устроился работать в заповедник, неподалёку от спасательной станции. И остался здесь навсегда. "А теперь я сам Белый Старик. Как произошло, что я отождествил себя с тем, из легенды? Белый Старик... Хранитель Камня... Какого, чёрт подери, камня? Чего я тут охраняю? Жизнь прошла мимо...Теперь вон Юрка, сын, появился здесь... Это что у нас, семейное наваждение - бежать на зов Белого Старика? Мистика какая-то! Да-а, всё повторяется!"
"Но Юрка-то каков? Молодец! Орёл! Хочу, говорит, скатиться с Горы на лыжах - и скатился!" Шпигель довольно заулыбался: "А что, шустрый парнишка получился!" И тут же спохватился, спросил себя: "А какое ты, старый козёл, имеешь к нему отношение? Может, ты водил сына в школу, держа маленькую ладошку в руке? Может, это ты научил его стоять на лыжах, держать ледоруб? Ты даже не знаешь, до скольких лет он писал в постель, не знаешь, рос ли он хулиганом или пай-мальчиком. Ничего не знаешь... Парнишка прекрасно вырос без тебя, пока ты тут..." Шпигель мучительно старался подобрать слова, объясняющие, что он делал последние двадцать... нет, пожалуй, все тридцать лет - ведь и тогда, когда он так успешно покорял вершину за вершиной, дети как-то росли без него - и не мог... Перед глазами возникла жена. Обычно робкая, однажды взбунтовалась: - Не пущу! Хоть раз можешь не уезжать? С детьми побыть! Жена я или кто - всё одна и одна, - плача, она повалилась на колени. А он поднял её, усадил на стул и уехал.
- Ох! Как стыдно! И больно! - сдавленно произнёс вслух. Опять закурил. - До сих пор больно! Сильно затянувшись, поперхнулся дымом, закашлялся. "Ох, не зря Юрка задал вопрос, почему меня прозвали Зеркальным Дедом. В самую точку попал! Я ведь и не живу вовсе, так, Гору отражаю. На Горе солнце - и мне хорошо, Гора запуржит, завьюжит - и я в своей норе прячусь, носа не высовываю. Просто изучил я её, Гору-то. А народ думает, что я умею погоду на Горе делать, колдуном меня считает. Да и фамилия к тому же... Ишь ты, - вспомнил он: "шпигель" означает "зеркало"! А ведь я даже не спросил, есть ли у него жена, дети... Его дети - это ведь мои внуки... блямблямчики этакие!" - встрепенулся Шпигель и тут же поймал себя на том, что ему вдруг до одури захотелось увидеться ещё раз с сыном. Виктор заметался по комнате, собирая нехитрые пожитки, лихорадочно запихивая их в рюкзак. "Успею. Должен успеть. Он только завтра утром выйдет от спасателей. А сегодня они день рожденья празднуют... Юрка! Мальчик! Простишь ли ты меня когда-нибудь? А, всё равно!.. Не могу больше здесь! Уеду!" Шпигель выскочил из избушки, достал старую лестницу, приставил к ветвистой сосне. Там, в её кроне высоко над землёй, в лабазе, Шпигель хранил съестные припасы и оставлял наиболее ценные вещи, когда уходил в горы или тайгу надолго. Сейчас, собираясь навсегда покинуть это место, он хотел достать ружьё и видеокамеру, хранившуюся с тех времён. Видеокассеты со своими старыми фильмами он передал сыну вчера, думая, что больше с ним не увидится... В подарок на день рождения... Виктор быстро поднялся по лестнице, начал открывать дверцу лабаза. Верхняя ступенька вдруг с треском подломилась, Шпигель взмахнул руками, но не удержал равновесия и навзничь упал на землю. Попытался встать, но не смог и пошевелиться. - Белый Старик... отпусти меня, - прохрипел он. Его взгляд устремился в небо, окинул белые облака, напоминающие то ли дракона, то ли парящую над Горой громадную птицу, и с обречённым пониманием остановился.
Несмотря на вчерашнюю попойку у спасателей, встали рано. Всем не терпелось скорее попасть домой: Стёпкина жена дохаживала последние месяцы, Мишку ждала девушка да и Юрий уже предвкушал встречу... В электричке развернул свёрток, подаренный странным стариком. Там оказались три видеокассеты. - Ох, какой архаизм! Или анахронизм? Всегда путаю... - воскликнул Степан, - короче, сейчас уже все на дисках пишут! - Да, ладно! У Катиных родителей есть видеоплеер, посмотрим, - ответил Юрий, пытаясь прочитать названия. На одной кассете было написано "Памир", на другой надпись затерта, не разобрать, а третья называлась "Гора или Белый Старик". - Интересно, - сказал Мишка, - позовёшь смотреть? - Конечно! Прямо завтра и приходите со своими благоверными. Заодно и привальную сделаем!
Был вечер, когда, радостно перепрыгивая через ступеньки, Юрий подбежал к двери, вставил ключ в замочную скважину. В комнате никого не было, зато из ванной доносился плеск воды и счастливый смех. Быстро сбросив рюкзак, путешественник осторожно потянул ручку двери. - Папа! - сказала годовалая дочка. Жена обернулась, обняла мокрыми руками. - Папа! - Настя протянула ручки. Катя отстранилась, набросила на дочь полотенце и подала в руки тёплый душистый комочек. Дочь провела крохотным пальчиком по щеке, покрытой рыжей щетиной. - Ссётка, - сказала она. - Что она говорит? - не понял отец. - Эх, доченька, папка твой даже не понимает, что ты говоришь! Она говорит, щётка! - О! Как же я вас люблю! - задохнулся Юрий, обнимая своих любимых девчонок.