***
Концерт начинала Раечка. Двадцать лет учительствует, а на сцене стоит и трясётся. И пунцовыми пятнами вся покрылась. И чего нервничать? Не пойму.
Вслед за Раечкой я поднялся на сцену, что-то там продекламировал практически экспромтом. А сам шарил глазами по рядам зрителей. Лица, лица, сотня лиц. А Ракитиной не видно.
Первыми ребята из параллельного читали в лицах Маяковского. Потом наши выступили с «Вием». Судя по реакции зала, Гоголь обскакал глашатая революции. Мне же лично было вообще без разницы то, что происходило на сцене. Казалось, внутри меня отсчитывал секунды часовой механизм. Остатки здравомыслия иногда подавали признаки жизни, и я спрашивал себя: что я творю? Зачем мне это? Не болен ли я? Но сердце тарабанило так, что заглушало эти жалкие трепыхания.
Я не видел её в зале – вот что имело для меня значение. Я… даже не то что надеялся – я верил, что она придёт, и ждал. И теперь будто погрузился в пустоту.
Вечер стал казаться унылым. Лёгкое приятное волнение, которое с утра вибрировало где-то не то в животе, не то за грудиной, стихло… на несколько минут, а потом вдруг вспыхнуло с новой силой, прокатилось дрожью по телу. Я неосознанно обернулся и напоролся на её пристальный взгляд.
Она пришла! Она стояла почти у самого входа и смотрела на меня.
Я выдохнул, отвернулся и дальше уж до самого конца сидел как на иголках, чувствуя затылком жжение. В какой-то момент поймал себя на том, что ровным счётом не понимаю, что там на сцене творится, но сижу и улыбаюсь, как дурак. В общем-то, дурак я и есть.
Сто раз спрашивал себя, что я хочу – и не находил ответа. Мне просто было хорошо, когда видел её. Меня кидало в жар, когда она смотрела на меня. Я не знаю, что это, но оно захватило меня целиком и полностью... Если бы не эти её ответные взгляды, я ещё мог бы сопротивляться. Во всяком случае, попытался бы. А так, мы как будто вели с ней никому не ведомую игру, в которую оба втягивались всё больше и больше, теряя голову. Ну я, во всяком случае, точно терял.
Правда, иногда меня вдруг пронзали холодом сомнения: может, я всё выдумал? Может, она просто случайно остановила на мне взгляд и это ничего не значит? Может, я вижу то, что хочу видеть, лелея пустые иллюзии?
После концерта она снова пропала из поля зрения.
Я спустился в рекреацию. Юрка Сурков, обложившись бобинами, уже вовсю правил балом. Точнее, музыкой. Из напольных колонок грохотал «Чингисхан».
Я обошёл весь зал по периметру. Самые смелые уже понемногу сбивались в кучки и пританцовывали. Остальные – скромно подпирали стены. Не среди первых, не среди вторых Ракитиной не было. На сто процентов я, правда, сказать не мог – всё-таки темно, но нутром чувствовал – нет её в зале.
Вернулся в вестибюль, хотел там поискать, но нарвался на Надьку. Думал незамеченным свернуть в сторону центральной лестницы, но не тут-то было.
– Володь! – окликнула меня сестра.
Она семенила ко мне, волоча под руку свою подружку. Я вознамерился пройти мимо, но она уже подлетела и вцепилась в рукав. Вот же упёртая!
– Володька, это Света, ну ты помнишь её, да?
Я раздражённо воззрился на Надьку, потом перевёл взгляд на её подружку. Та застенчиво улыбнулась и склонила голову, густо краснея. Мне вдруг стало жаль девчонку чисто по-человечески. Особенно из-за того, что Надька выбрала её своей подругой.
– Как вам концерт? – спросил я из вежливости.
– Очень понравился! – пролепетала она.
– Скука! – одновременно с ней фыркнула Надька и устремила взгляд куда-то мне за спину. Лицо её переменилось, будто увидела там нечто неожиданное.
Я оглянулся. И тотчас забыл и про Надьку, и про её подружку, и вообще про всё. Мимо нас проходила она, Ракитина. Правда, выглядела так, будто только что поплакала. Мне хотелось спросить у неё, что случилось. Но тут подала голос Надька:
– Ого! Вот так номер! Э-э, подруга, стой-ка, стой-ка! Ну, точно! Откуда у тебя моё платье? И мой ремень?
Я смотрел в глаза Ракитиной и сразу не обратил внимание, во что там она одета. Но когда взглянул – всё понял. Точнее, вспомнил.
Да, мать действительно позавчера сунула тёте Вере целый пакет шмотья. Как по мне, всё это мелочь, которая и яйца выеденного не стоит, но, зная свою сестру, мог представить, какую она сейчас устроит сцену, и мне заранее стало тошно.
Так оно и случилось.
Надька верещала на весь холл про своё дурацкое платье и ремешок. Я пытался её оттащить в сторону – Надька выдёргивала руку. Просил угомониться – она как будто не слышала. Даже подружка её и та уговаривала: «Надь, да ладно тебе, пойдём, не лезь к ней» – бесполезно. Надю несло вовсю.
Как назло, все, кто случайно оказался в вестибюле, сразу подтянулись послушать и поглазеть, что за скандал.
На Ракитину жалко было смотреть. Казалось, она вот-вот расплачется, а, может, от отчаяния кинется на Надьку, но Ракитина умчалась в сторону гардероба. Оля Архипова и Даша Кузичева прыснули, глядя ей вслед. Я взглянул на них, наверное, очень зло, потому что обе сразу смутились и замолкли.
– Ты совсем дура? – рявкнул я, повернувшись к Надьке.
– Что ты на меня орёшь?
– Да на тебя мало орать. Ты что тут устроила? Какого чёрта ты к ней прицепилась? Со своими шмотками дурацкими совсем уже спятила.
– Не смей на меня орать, последний раз предупреждаю, – зашипела Надя.
– Да я вообще с тобой разговаривать больше не хочу, истеричка.
Я развернулся и тоже направился в гардероб. Надька крикнула мне в спину:
– Ты ещё пожалеешь, что вот так со мной…
Я и оглядываться не стал.
Но в гардеробе было пусто. Ушла уже? Но мимо она не проходила, я бы не пропустил… Или где-то спряталась ото всех?
Я прогулялся по коридорам, но нигде Ракитину не обнаружил. В конце концов, забрал из гардероба куртку, оделся и пошёл на выход.
В вестибюле меня окликнула Оля Архипова, подбежала, поймав у самых дверей:
– Володя! Ты куда? Ты, что ли, уже уходишь?
– Да.
– Но дискотека же… – разочарованно протянула она.
Я неопределённо дёрнул плечом – не знал, что ей ответить, как объяснить, что мне сейчас совсем не до танцев. Я и себе-то ничего не мог объяснить.
***
Четверть часа спустя я брёл по пустынной и заснеженной Почтамтской и думал, что ей скажу.
А, собственно, что говорить? Извинюсь за слова сестры и всё. Гадал, что Ракитина мне ответит. Она ведь такая непредсказуемая!
Не дойдя до перекрёстка, я свернул во дворы. Поплутал немного – просто в прошлый раз был день, и я заходил с другой стороны, но вскоре узнал дом Ракитиной.
В большой комнате ярко горел свет. Снизу я видел лишь потолок и люстру с тремя рожками. Отошёл немного подальше – различил светло-зелёные обои и верхнюю половину стенки. Но людей всё равно не увидел.
А вот окна кухни и второй комнаты были тёмными. Я остановился в нерешительности. Неужели она не пошла домой? Тогда куда она могла пойти?
В растерянности я таращился на эти тёмные окна и не знал, что делать. То ли ни с чем возвращаться домой, то ли всё-таки сунуться к ней…
Вдруг окно в маленькой комнате вспыхнуло, в жёлтом квадрате возник силуэт. Ракитина. Её я узнал моментально. Я инстинктивно приник к шершавому стволу тополя, хотя понимал, что оттуда меня не видно, даже если она выглянет из окна. Тут – темень, там – свет. Да и она не выглядывала, а металась туда-сюда. Ну а я напряжённо следил за ней, забыв на миг, зачем вообще сюда притащился. А затем она вскинула руки и сняла с себя платье. И я задохнулся…
Хорошо, что я стоял у дерева. Вскоре она надела там что-то, выскочила из комнаты, окно вновь стало тёмным, а я всё ещё не мог прийти в себя. Горячая кровь бешено стучала в висках. Если зажмуриться, то я снова видел те несколько секунд, пока она… Как такое забыть? Горло вмиг пересохло. Я зачерпнул ладонью снег, прижал к лицу.