Эти два дня дались особенно тяжело. Я постоянно была на взводе, подолгу не могла уснуть. Из рук всё буквально валилось. Очень хотелось плакать и чтобы вообще никто меня не дёргал.
Я очень ждала приезда Володи и, в то же время, очень боялась.
Первого мая я и вовсе сидела весь день как на иголках. С самого утра ждала… На демонстрацию не пошла. В общем-то, меня никто строго-настрого и не обязывал, разве что можно было Ольге Фёдоровне помочь с её восьмиклашками. Но я не могла – вдруг Володя придёт сразу утром?
Когда вечером к нам наконец постучали, я опрометью кинулась к двери так, что чуть дядю Гену с ног не сбила. Но это оказалась соседка. Попросила градусник, стала жаловаться на самочувствие, на разбитый градусник, на что-то там ещё – я даже слушать не стала. Позвала маму и удалилась к себе.
А Володя так и не пришёл. Я, хоть и расстроилась ужасно, нашла ему оправдание – первый день он наверняка захотел побыть с семьёй, с родителями, тоже ведь давно их не видел. А вот завтра…
Но и следующий день прошёл впустую. Ни его самого, ни звонка, ничего...
А на третий день у меня и вовсе опустились руки. И всё же я набралась решимости и позвонила Шевцовым. Трубку взяла его мать, Галина Ивановна. Меня по голосу она, конечно, не узнала. Поинтересовалась даже, кто его спрашивает. Я замялась и ответила:
– Одноклассница. Бывшая.
– А-а, – протянула она скучающе. – Ну так Володя же в Новосибирске. Он там учится. Ну и живёт теперь там.
Я, кажется, даже забыла попрощаться. На деревянных ногах поплелась домой. Как же больно! В сто раз хуже, чем в прошлом году, когда он дружил с Архиповой, а меня не замечал. Тогда, во всяком случае, он меня хотя бы не обманывал и не предавал…
***
Когда закончились чёртовы майские праздники, которые для меня стали пыткой, я выцепила в школе сестру Шевцова. Наплевав на всякие «кто что подумает, кто что скажет», вызвала её с урока, отвела в сторонку и спросила прямо в лоб, что она знает про брата.
Лицо у той сразу сделалось злорадным, и я поняла – она всё знает. Про нас знает.
– У Володьки всё хорошо, – защебетала она, не скрывая гадкой улыбки. – Учится хорошо, лучше всех.
– Почему он не приехал на майские праздники?
– Ну не захотел и не приехал, – повела она плечом. – Он звонил на днях, сказал, что вообще не хочет сюда приезжать. Что он тут забыл, в этой дыре? А там жизнь, там у него любовь.
– И давно у него там любовь? – спросила я осипшим голосом.
– Не очень. Они этой весной познакомились. И он влюбился в неё без ума. А почему вы интересуетесь? Может, хотите ему что-нибудь передать?
Я до боли закусила нижнюю губу, чтобы унять дрожь. Как я ни настраивалась заранее, а всё равно горло перехватило спазмом. Я махнула рукой, мол, иди, возвращайся на урок, а сама рванула в лаборантскую, а там уж не сдержалась, дала волю слезам.
Эти слова «что он тут забыл, в этой дыре» рвали душу. Как он мог так поступить со мной? Бросить и даже слова не сказать… Как он мог?
В таком виде меня и застала Ольга Фёдоровна. Тотчас переполошилась, но, узнав, в чём дело, сразу успокоилась. Тяжело вздохнув, села рядом.
– Ну, такое случается сплошь и рядом, Танечка. Увы, не ты первая, не ты последняя. Это надо просто пережить.
Легко сказать! А как пережить, если весь твой мир рухнул? Если жить не хочется?
Ничего такого я ей, конечно, не сказала, просто сидела молча, шмыгала носом и слушала банальности о том, что всё наладится и у меня ещё будет настоящая любовь.
Домой я уходила совершенно больная. И больше не осталось сил прятать своё горе от мамы и Катьки. Мелкая так трогательно расчувствовалась, даже грозилась, что поедет в Новосибирск, найдёт его и устроит взбучку. Ну а мама изрекла: «А я ведь говорила, я знала, что так всё и будет…».
В середине мая из Новосибирска пришла телеграмма: Извини, приехать не смог. Поговорим при встрече. Приеду, как только смогу.
Так и хотелось отбить в ответ, мол, не торопись, я уже и так в курсе твоих дел. Смятая телеграмма полетела в мусорное ведро.
Но вот что странно – Володино предательство ещё больше подстегнуло во мне стремление уехать, поступить, выучиться, хоть чего-то добиться. И все дни, оставшиеся до конца учебного года, я только и делала, что готовилась, зубрила, запойно читала нужные книжки по литературе, коими меня снабдила Нина Андреевна.
Мама вот только не очень обрадовалась, узнав о моих планах: какой институт, если я школу-то еле закончила? Курам на смех!
Но тут неожиданно меня поддержал дядя Гена. Даже снял для меня деньги со сберкнижки. Я от его щедрости просто опешила. Ну и устыдилась, конечно. Он ведь слова доброго от меня ни разу не слышал…
***
В начале июля я приехала в Новосибирск. Какой же он шумный, большой, многолюдный по сравнению с нашим городком. В таком запросто потеряться. Я чувствовала себя почти как Фрося Бурлакова. Правда, богатая Фрося – с деньгами дяди Гены, отпускными и зарплатой. Мама половину спрятала в мешочек и пришила к подкладке плаща, чтобы в поезде не обокрали. Остальную половину я носила в сумочке вместе с документами.
В метро я и вовсе растерялась, мыкалась туда-сюда со своим чемоданом. Люди, все как на подбор с озабоченными лицами, неслись куда-то в спешке. Пару раз я попыталась спросить дорогу, но меня как будто не услышали. Потом додумалась подойти к милиционеру. Вроде поняла и запомнила его объяснение, а всё равно напутала с ветками и уехала совсем не туда. Только ближе к вечеру, с грехом пополам добралась куда нужно, но опоздала. Кабинет с табличкой «Приёмная комиссия» был закрыт. Меня аж истерический смех пробрал, когда вахтёр сказал: «Все ушли уже, девушка. Приходите завтра».
Но хотя бы с общежитием повезло, и я не осталась на улице. Комендант, к счастью, сама там же жила, занимая две комнаты на первом этаже. Так что, поворчав немного, согласилась меня впустить, взяв слово, что завтра же оплачу и принесу ей квитанцию.
На другой день я помчалась в институт ни свет ни заря. Подала документы, написала заявление, заплатила в бухгалтерии за комнату. А потом отправилась гулять по городу. Просто бесцельно бродила по широким улицам, аллеям, проспектам, разглядывала витрины, пила газировку из автоматов, ела мороженое. И очень сильно старалась не думать, что где-то здесь живёт Володя. Как могла, заглушала желание найти университет, где он учится, посмотреть на этого предателя хотя бы издали. Впрочем, возможно, он уже сдал сессию и до осени не объявится.
В общежитие я возвращалась неудачно – в час пик. Автобус был настолько переполнен, что я думала – ни за что не влезу. Но сзади поднадавили, и кое-как удалось втиснуться. Со всех сторон напирали так, что можно было ни за что не держаться, всё равно не упадёшь. Ну и на нужной остановке я едва вырвалась, вся расхристанная и измочаленная. Еле дух перевела. Просто не привыкла я пока к такому столпотворению.
– Девушка, – окликнул меня прохожий. – У вас сумочка разрезана.
Я сняла сумку с плеча и точно – сбоку зиял длинный ровный разрез. Несколько секунд я таращилась на прореху, не понимая, откуда она взялась. Выглядело так, будто кто-то полоснул по сумке лезвием. А потом мне аж дурно стало от внезапной догадки.
Только не это, бормотала я, судорожно роясь в недрах сумки. Но нет, кошелёк пропал, а вместе с ним и деньги…
Поплакав, я утешила себя тем, что украли лишь половину. Спасибо маминой предусмотрительности. Иначе сейчас вообще осталась бы ни с чем. Но всё равно, до чего же жалко! И до чего же хочется домой!
Не понравился мне этот Новосибирск.
***
Домой я вернулась как будто другим человеком. Я даже не стала маме отбивать телеграмму о том, что поступила, хотелось сказать это лично. Ну и посмотреть на её реакцию тоже хотелось. А то она ведь уверена была, что ничего у меня не получится.