Реакция коллектива странная — тишина, никто к кошелям с золотом не притрагивался.
— Да, что с вами, чего сидим, чего ждем?
Один Скуратов совершенно спокойно запихал кошель в карман парадного кафтана. Ситуацию прояснил Ярослав.
— Мы, царь-батюшка, в некотором смятении, ты нам взаправду даришь такие деньжищи?
— Ребята, вы совсем обалдели, какие шутки, быстро спрятали свое золото.
Народ ожил, зашумел. Я встал.
— Первый мой тост за вас, други мои, за наш замечательный народ.
— Ура. — Гаркнули троекратно.
— Ну, слава Богу, пришли в себя.
Царский пир удался, повара себя превзошли. Одно плохо, не было электричества, но это дело поправимое, мои спецы и рукастые, и головастые. Для танцев на хорах собрали духовой оркестр, в данный момент они потихоньку наигрывали незатейливые мелодии.
— Вася, позови ко мне Невдобу.
Подошедшему Тарасу сказал:
— Ты зря думаешь, что я о тебе забыл. — Держи кошель, здесь сто золотых монет. — Работать будешь?
— Конечно, Государь, куда я денусь — и упал на колени, целуя руку.
Нет, надо отменить такую церемонию, я не дамочка и не священнослужитель, чтобы мне руки целовали.
— Василий, запиши указ — царским особам руки отныне не целовать и становиться только на одно колено.
— Как же так, царь-батюшка, не будет ли урону царскому Величеству.
— Не будет.
Алена, сидевшая рядом, была задумчива и тиха.
— Аленушка, что с тобой, милая, али кручина какая гложет?
— Прости, Государь, но сегодня казнили твоего сына, по-Божески ли это?
— Аленушка, посмотри мне в глаза, ты забыла основной закон на Руси — око за око. — На его совести двенадцать невинно убиенных душ, среди них семь девочек. — Жаль, нет возможности казнить его столько раз — он тать и убийца, прошу тебя забыть о нем и не вспоминать. — Улыбнись, краса девица, у тебя такие симпатичные ямочки на щечках.
Аленка покраснела и прикрылась рукой.
— Аленушка, выпей со мной италийского вина.
Подскочивший по моему знаку слуга, живо наполнил наши кубки.
— За тебя, Аленушка, за твою красоту, дай Бог тебе здоровья и счастья.
— Мое счастье видеть тебя, Государь, — сорвалось с ее губ, она опять покраснела, но взяла себя в руки и открыто глянула на меня, своими васильковыми глазами.
— О, Господи, неужели, правда — пронеслось у меня вы голове. Я в растерянности хлопнул кубок вина, не почувствовав его вкус. — Ну дела… Передернул плечами, приходя в себя.
— Девочка моя, ты хочешь сказать, что питаешь ко мне особые чувства?
— Да, Государь, — прошептала девушка, еле слышно, склонив низко голову.
В полном изумлении ляпнул:
— И давно?
— С детства, Государь, с момента нашей встречи на дороге.
— Ой — ёй — ёй — вякнул я. — Аленушка, мне, конечно, лестно, что первая красавица Казани обратила на меня внимание, но может тебе показалось, может это детская влюбленность. — Такое бывает.
— Государь, я люблю тебя всю жизнь, потому и замуж не пошла, никто кроме тебя сердцу не мил. — Ты не беспокойся, я не буду тебе в тягость, понимаю, у тебя жена. — Скоро уеду из Казани, так будет лучше для всех.
Я всполошился.
— Чего удумала, уедет она, а ты знаешь, что я холостой теперь. — Завтра в Казанском соборе архиерей объявит о моем расторжении брака с царицей Марьям.
— Правда, Государь?
— Истинная правда, бывшая царица Марьям на следующий неделе уходит в монастырь — навечно.
— Суровый ты, царь-батюшка.
— Нет, Аленушка, по-хорошему ее на плаху надо отправить, но пожалел, да и Толгат-хана я уважаю.
Здесь я слегка покривил душой, казнь Марьям для Руси не зер гут. У Толгат-хана под рукой крупное воинское соединение — факт, который пришлось учитывать.
За столом пировали часа три, затем культурная программа. На первый тур вальса я пригласил Алену.
— Вы прекрасно танцуете, княжна.
— Благодарю вас, Государь, в пансионе нам хорошо давали уроки танцев.
— Аленушка, переселяйся в Кремль, хватит тебе у Сашки на выселках жить.
— Не могу, Государь, грех это, при живой жене нельзя.
— Хорошо, а когда она исчезнет, переедешь?
— Поживем, увидим, Государь — и улыбнулась своей мягкой неповторимой улыбкой.
Несмотря на тяжесть в своей душе, мне от ее улыбки стало легче дышать, появилась реальная надежда на счастливую семейную жизнь. Хорошо, хоть совесть помалкивает, а то совсем хана.
Сев за стол, сказал Аленке:
— Я тебя не тороплю и ни к чему не принуждаю — не имею права. — Твое слово последнее.
— Спасибо, Государь.
Да, любовь такой девушки заслужить большое счастье. Все же меня гложут сомнения — за что ей меня любить, да и старше я ее. Все, не буду морочить себе голову, гулять будем.
В конце пира подозвал слугу.
— Не забудь всем гостям с царского стола угощения при отъезде вручить?
— Сделаем, Государь, не сумлевайся.
В двенадцать ночи закончили, со мной остался лишь Скуратов, да тигры дрыхли за спиной. Мы посидели немного, выпили с устатку мальвазии.
— Семен, на следующей неделе я поеду в Уфу, ты остаешься. — Присмотри за оружейкой, Юрий с Никитой начнут ее восстанавливать. — Напряги их на основное, государству нужны деньги, пусть ищут заготовки и штампы, да найдут немца художника Франца Бергера.
— Сделаю, Владимир.
— К Толгат-хану дочь отвезу, заодно озадачу монастырь построить. — Обязательно вытащу Карчи, хватит ему в тенечке торчать — он мне здесь нужен. — Работы непочатый край.
— Эт точно, командир, кстати, вы с Аленкой такая красивая пара, глаз не оторвать.
— Да будет тебе.
На этом тяжелый день закончился. В трудах и заботах время летело незаметно — прошла неделя.
С утра запрягли лошадок в карету — я решил посетить ближайшие деревни. Картина поразительная, подворья голые, ни живности, ни птицы. Спрашиваю старосту — куда все подевалось?
— Мытари все забрали в счет долгов.
— Сколько сейчас ваш налог.
— Дык, почитай все и отдаем девять-десятых, сейчас лето — хорошо, лебеду варим, скоро грибы, ягоды пойдут.
Я выматерился про себя, вот же суки драные, до чего народ довели.
— Василий, пиши указ — все прежние налоги отменить, с крестьян брать натуральный налог по осени, размер — пятьдесят процентов. — По таможне — десять процентов от стоимости товара. — Приедем домой подробно поработаем по всем налогам. — Староста, вот тебе двадцать рублев серебром, живность купите и семян разных, картошку не забудьте.
Василий сунул деньги очумевшему мужику, и мы понеслись дальше. На сегодня запланировано посетить семь деревень — в четырех уже побывали и картина один в один. Я уже устал зубами скрипеть. Вот б…ди доруководились, люди лебеду едят.
Несмотря на последующие выходные, вызвал в Кремль канцелярию в полном составе — потребовал отчет за последние пятнадцать лет. Мой приказ для них оказался шоком, они не смогли предоставить конкретных документов, грубо говоря, расход-приход отсутствовал.
— И что с вами делать, отправить всех на виселицу? — Наверное, это будет правильное решение.
После моих слов несколько чернильных душ упали с лавок в обморок. В воздухе нехорошо запахло. Начальник канцелярии Шпак с мордой сушеной воблы, проблеял, дескать, за короткое время все бумаги найдутся и отчет будет предоставлен.
— Даю вам три дня, иначе веревка. — Пошли вон.
Вызвал Семена.
— Сеня, мне нужно смотаться к Людмиле в 2028 год по делу. — Не корчь рожу, отставить смешки. — Оттуда притащу золота, серебра и меди — монету станем чеканить. — Кстати, напиши заявление о разводе, по пути в ЗАГС закину.