Из общей массы в восемьдесят три человека — повесили одиннадцать воров, выбили без выходного пособия с половинной конфискацией, тридцать два человека. Скуратову — исполняющему обязанности начальника двух контор, в срочном порядке приказал заполнить штаты. На его скулеж, ответил коротко:
— Надо, Сеня, надо. — Ложь ты и сам можешь отличить, пора пользоваться способностями.
Из всех моих задумок работало всего два заводика — свечной и производящий мыло, да зубной порошок. Ноутбук с синтезатором не работали, как и все средства связи — закончилось питание. У меня не было универсальных радиостанций, работающих от разных источников. Печенкой чую, вскоре появится Стас — безопасник будущего, та еще сволота.
В последний день перед отъездом мы с Семеном сидели в летней беседке, попивали винцо и обсуждали насущные дела.
— Ты гонцов отослал за Митрохиным и Кацманом?
— Неделю назад, они прибудут в Уфу согласно твоему повелению.
— Вот и славно. — Под Уфой нефтескважины нужно образовать, да нефтезаводик построить. На южном Урале — цементный завод.
— Зачем тебе завод, Владимир?
— Семен, что такое государство в первую очередь?
Семен принялся чесать затылок.
— Не мучайся, первые признаки государства, развитого, разумеется — дороги, пути сообщения — андэстенд?
— Ты хочешь дорожное покрытие крыть бетонными плитами?
— Верно мыслишь, из камня плиты тесать гораздо дороже.
— Большое дело замыслил.
— По другому ускорить прогресс нельзя, сколько золота не вбухивай, толку не будет. Излишек желтого металла только развращает людей, по этой причине погибла не одна империя.
— Карчи заберешь от Толгат-хана?
— Естественно, нечего ему там груши околачивать.
— Вот это правильно, пусть забирает свою Канцелярию, на фига мне за него воз тащить.
Посидели, помолчали. Тигры сопели рядом, прикидывались спящими, но я по их ушам видел — бдят.
— С собой возьмешь? — Семен кивнул на зверей.
— Придется, видишь, не отходят.
Скуратов неожиданно спросит:
— Тебе не вспоминается Белоруссия сорок первого года?
— Ты про уничтожение эссэсманов и танкового полка?
— Да.
— Нет, не вспоминаю и не хочу — слишком много крови. — Предваряя твой вопрос — ночью кошмары не снятся и совесть не мучает. — Зачем спрашиваешь?
— Да так, мысли вслух. — Понимаешь в чем заковыка, в конце восьмидесятых, начале девяностых, в крупных городах образовались пейнт-клубы.
— Что за херня и с чем ее едят?
— Это клубы по интересам, взрослые дяди играют в «Зарницу» — оружие, имитация настоящего. — Стреляют красящими шариками. — Кроме того, они проводят реконструкции исторических боев и сражений.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем они это делают?
— Ищут острые ощущения, адреналина не хватает. — Командир, самое смешное, я перед переносом прочитал книжку, фантастику, об игроках пейнтбола, попавших в Великую Отечественную войну. — Так лихо там воевали, нам до них далеко. — Но я не о том, видишь ли, в той книге участниками пейнтбола оказались бывшие вояки, прошедшие различные «горячие точки». — Вот тут меня и зацепило. — А ты что думаешь?
— Не ошибусь, если выражу наше общее мнение — фуйня все это. — Автор явно не дружит с мозгами. — Человеку, прошедшему боевые действия и войну не придет в голову переться в пейнтбольный клуб — он в свое время столько адреналина хапнул, ему на всю жизнь с лихвой, выше маковки хватит.
— Вот и я о том же, командир. — Выпьем.
Выпили. Помолчали.
— Семен, ты дом себе выбрал из конфиската?
— Извини, Владимир, но душа не лежит в таком доме жить, зная что хозяина казнили. — Я лучше новый построю, а ты че, гонишь меня из Кремля?
— Да, Господь с тобой, хоть всю жизнь живи, но тебе пора личную жизнь налаживать, семьей обзаводится.
На том и закончились наши посиделки.
С утра грузились на корабли, с собой брал пять сотен гвардейцев, о пяти пулеметах КПВ. Половина конницы пошла берегом, а мы на четырех судах по Волге до Камы. Затем по реке Белой до Уфы.
Попутный ветер гнал наши посудины в нужном направлении. Погоды стояли хорошие, душа отдыхала при виде красоты русской природы.
Через неделю все носы воротили от рыбы, зажрались блин. Вошли в Белую, через день сделали остановку, отдохнуть от воды. Тигры от радости, обретши твердь под ногами, носились словно сумасшедшие. Гвардейцы вдоволь настреляли дичи, повар знатно приготовил жаркое из косули.
Вечеряли вдвоем с адъютантом. Сынок давно храпел у шатра, Малышка сонно клацала зубами, ловя комаров. Спать легли рано — вставать с рассветом.
Через пару дней встретились первые разъезды башкир. Узнав кто плывет, несколько всадников сорвались в бешеный галоп, неся весть Толгат-хану. Через пять дней прибыли в Уфу. Нас встречал весь город во главе с Толгат-ханом и его семейством.
На берегу залез в седло — не пристало царю пешком идти. Так, по живому коридору из оцепления мы и последовали во дворец Башкирского князя, именно во дворец, красивое сооружение, молодец Толгат-хан.
Умывшись с дороги и передохнув часик, очутился за пиршественным столом. Заметив за столом бывшую царицу Марьям, приказал телохранителям — убрать.
Дернувшемуся Толгат-хану обрисовал диспозицию.
— Толгат-хан, ей не отрубили голову на плахе, только из-за уважения к тебе. — Твоя дочь — государственный преступник.
Чем больше он слышал вопиющих фактов, тем сильнее темнел и мрачнел.
— Ты в своем праве, Государь, жизнь жены в руках мужа.
Услышав о казни внука, насупился и жахнул кубок вина.
— Я знал, что он плохо кончит, так и случилось. — Зачем ты сюда привез Марьям?
— Пусть повидает тебя перед долгой разлукой — она уходит в монастырь.
Он повертел в руках кубок и глухо сказал: — Кысмет (судьба).
— Она зависит от нас самих — добавил я. — Как жена, дети, сколько их у тебя?
— Спасибо, все хорошо, а детей трое, два мальчика и девочка.
— Слушай, а где наш дорогой Карчи?
— Сейчас будет, а вот и он с женой.
Я помахал им рукой, приглашая сесть рядом. Карчи почти не изменился, разве что стал более солиден. Катерина расцвела, она и раньше была красивая, а тут ну нет слов.
— Иди сюда, старый черт, дай я тебя обниму. — Здравствуй, Катя, ты стала невозможно красивая, повезло Карчи.
— Спасибо, Государь.
— Ай, Катерина, давай по-простому, здесь все свои. — Детишками обзавелись?
— Двое, Государь, — мальчик и девочка.
— Называйте меня Владимиром, вам дозволяется, без посторонних, конечно. — Рассказывайте за свою жизнь, хвастайтесь успехами.
— Да хвастать особо нечем, я иногда Толгат-хану помогаю, а в основном мы с Катей учительствуем в школе.
— Ребята, да вы молодцы, не бросили школу, нужное дело для нас, но, к сожалению, придется оставить педагогику. — Карчи, ты мне нужен в Казани, а Катя и там может преподавать, у нас тоже школы есть.
Карчи начал протестующее блеять, мяться, мол дескать, они тут привыкшие.
— Карчи, едрит твою налево, у тебя уши что ли заложило, я тебя не на пикник зову. — Государственные дела требуют твоего присутствия и не криви рожу, Скуратов не может разорваться, ему Тайного приказа хватает выше крыши. — Извини, Катя, но вам придется ехать.
Супруги поняли, спорить бесполезно и примолкли. Веселья шибкого не получилось — Толгат-хан сидел мрачнее тучи, сначала думал, он за Марьям переживает и за казнь некогда любимого внука, ан нет, не совсем. Карчи поведал — Ильяс сильно болен, вылечить не могут, да и Толгат-хан жалуется на головные боли, видимо давление.
— Карчи, вы чего мать вашу, почему не лечите?
— Не хватает способностей, ты у нас один такой лекарь выдающийся.
Странно, неужели «прививка атлантов» действует избирательно. Я растормошил Толгат-хана, сидевшего в угрюмой задумчивости: — Пойдем, выйдем.
Он недоуменно глянул на меня: — Пойдем, посмотрю, что за хворь к тебе прицепилась.