Прошло два-три дня. Я на занятиях. Смирно сижу на корточках, в руках у меня грифельная доска и мелок, отец привез из Дханбада с заработков. Пишу буквы. Мальчишки вокруг галдят и дерутся. Учитель спит.
В дверях класса появляется Кишан. Делает мне знаки.
— Что случилось? Мы куда?
Кишан помалкивает.
— Мне книжку взять с собой? А мелок?
— Возьми, — говорит. И подталкивает меня к выходу.
Наша семья очень потратилась на свадьбу и приданое. Отец занял денег у Аиста. Надо отдавать должок. Все мои родственники будут работать на Аиста. Это не дело, что я хожу в школу. Либо сам богатей меня приметил, либо его сборщик податей. Хватит мне дурака валять, пора браться за дело.
Кишан привел меня в чайную, сложил ладони и поклонился хозяину. Я тоже поклонился.
— Кто таков? — скосил на меня глаза хозяин. Он сидел под огромным портретом Махатмы Ганди.
«Влип», — мелькнуло у меня.
— Мой брат, — сказал Кишан. — Возьмите его.
Он выволок из глубины чайной мангал, усадил меня перед ним, притащил мешок угля, достал уголек, положил на кирпич, раздавил и высыпал измельченную массу в мангал.
— Сильнее, — сказал он мне, когда пришла моя очередь крошить уголь. — Еще сильнее. Наконец у меня получилось. Кишан поднялся на ноги.
— Мелко-намелко раздавишь каждый уголек из мешка.
Немного погодя подошли двое мальчишек из школы и уставились на меня. Потом к ним присоединилась еще парочка, и еще. Послышалось хихиканье.
— Какой зверь рождается один на целое поколение? — спросил кто-то из мальчишек.
— Угольщик, — ответил ему другой.
Последовал взрыв смеха.
— Не гляди на них, — прошипел Кишан. — Пусть идут своей дорогой.
Сам он не сводил с меня глаз.
— Злишься, что тебя забрали из школы?
Я промолчал.
— Не нравится колоть уголь?
Я ничего не ответил.
Он стиснул самый большой кусок угля:
— Представь себе, что вот это — моя голова. Увидишь, как легко дело пойдет.
Да, ведь его тоже забрали из школы. После свадьбы двоюродной сестры Миры. Закатили пир горой, нечего сказать.
Работать в чайной. Крошить уголь. Вытирать столы. Экая неудача. Ужас, да?
Качнуть чашу весов в другую сторону, изменить ход событий, обратить дурное в хорошее — вот задача предпринимателя.
Завтра ближе к полуночи, господин Цзябао, я продолжу свой рассказ. Объясню, почему все так здорово получилось с чайной и как она научила меня многому, чего не преподают ни в одной школе. А сейчас мне пора перестать пялиться на люстру и заняться делом. Уже почти три ночи. Бангалор пробуждается. У американцев заканчивается рабочий день (и начинается у меня). Надо торопиться, сейчас парни и девушки из бизнес-центра будут разъезжаться по домам. Тут лучше быть начеку. Тут лучше посидеть на телефоне.
Я не держу сотового по очевидным причинам: радиоволны, как всем нам известно, вредно воздействуют на мозг, ужимают яйца и иссушают семя, — и теперь сижу в кабинете. Вдруг кто-нибудь позвонит, вдруг ЧП какое!
Если ЧП, мне обязательно звонят.
Посмотрим-ка быстренько, что там на меня есть еще...
...лиц, располагающих информацией о местопребывании пропавшего без вести, просят обращаться на вэб-сайт бюро расследований (http://cbi.nic.in), по электронной почте (diccbi@cbi.nic.in), факсу 011-23011334, телефону 011-23014046 (прямой), 011-23015229 и 23015218, добавочный 210, а также непосредственно к нижеподписавшемуся по нижеследующим адресам и телефонам...
DP 3687/05
SHO Дхаула Куан, Нью-Дели
Тел: 26643200, 26645050
К тексту прилагается фотография, смазанная, нечеткая, плохо пропечатавшаяся — видать, в каком-то полицейском подразделении полиграфическое оборудование очень уж древнее. На фото меня было не узнать, даже когда плакат украшал стену вокзала, а уж про изображение на экране компьютера и говорить нечего, расплывчатый контур лица, большие глаза навыкате, щетинистые усы. Подойдет доброй половине мужчин в Индии.
Напоследок, господин Премьер, хочу высказать замечание по поводу недостатков в работе индийской полиции. Наверное, целый фургон ребят в хаки — не меньше, дело-то важное — прибыл в Лаксмангарх разбираться с моим исчезновением. Допросили хозяина чайной, учинили погром у лавочников, пристали к рикшам, взяли за жабры учителя. Он в детстве воровал? А со шлюхами спал? Допрашивать они умеют. Душу вынут. Человека два уж точно «признались» им во всем.
Но самое важное место они точно упустили из виду, слона-то и не приметили.
Не настоящего слона, конечно. Я про Черный Форт.
Сколько раз я просил Кусум отвести меня на вершину холма и показать мне форт изнутри. Ты трус, отвечала она мне, ты помрешь со страху. Где-то среди стен прячется огромная ящерица, самая большая на свете.
Что мне оставалось — только смотреть на крепость издали. Продолговатые бойницы розовели на рассвете и золотились на закате, над бастионами синело небо, по ночам луна освещала полуразрушенные валы, а по стенам с визгом носились обезьяны и поминутно устраивали драки, словно в них вселились души мертвых воинов, которым никак не закончить завязавшуюся некогда схватку.
Мне хотелось к ним.
Икбал, один из четырех лучших поэтов на свете (еще Руми, Мирза Галиб и четвертый, тоже мусульманин, имя которого я забыл), написал: рабы остаются рабами, ибо красота мира от них ускользает.
Это правда — лучше и не скажешь.
Великий был поэт, этот самый Икбал, хоть и мусульманин.
(Кстати, господин Премьер, заметили, что все четыре величайших поэта — мусульмане? Неувязочка выходит. Ведь сегодня в какого мусульманина ни ткни, либо неграмотный, либо дом собирается взорвать. А мусульманки в черных паранджах с головы до пят. Странно, правда? Если разгадаете загадку, черкните мне по электронке.)
Еще ребенком я остро чувствовал прекрасное. Судьба раба была не для меня.
Кусум как-то раз увидела, как я таращусь на форт, — шла за мной от самого дома до пруда. Вечером она сказала отцу:
— Он стоял разинув рот, совсем как его матушка, бывало. Не выйдет из него ничего путного, точно тебе говорю.
Лет в тринадцать я таки решился и отправился в форт один. Перебрался на тот берег, вскарабкался по склону и уже готов был вступить под своды, как огромная черная тень преградила мне дорогу. Я бросился наутек, скатился вниз к пруду... Даже кричать не мог, до того перепугался.
Это была корова, издали я хорошо ее разглядел. Но вернуться уже не хватило духу.
Так я до форта и не добрался, хотя пробовал еще не раз. В решающую минуту нападал страх и я поворачивал обратно.
В двадцать четыре (жил я уже в Дханбаде и работал у мистера Ашока шофером), после долгой отлучки, я приехал на машине в Лаксмангарх, привез хозяина с женой на экскурсию. Эта поездка оказалась для меня очень важной, как-нибудь соберусь и опишу ее подробно. Пока скажу только, что, пока мистер Ашок и Пинки-мадам отдыхали после обеда, я отправился к форту. Переплыл пруд, поднялся по склону и впервые ступил на вожделенную землю. Ничего особенного — осыпавшиеся стены, стая пугливых обезьян, не спускавших с меня глаз. С крепостной стены я бросил взгляд на родную деревню, увидел башню храма, рынок, сверкнула на солнце сточная канава. А вот и мой дом и темное облачко перед ним — буйволица. Самый прекрасный вид на свете.
И тут я совершил мерзость. Неописуемую мерзость. Я откинулся назад, набрал побольше слюны и с размаху плюнул на свою деревню. И еще раз. И еще. А потом спустился по круче, напевая песенку.
Через восемь месяцев я перережу мистеру Ашоку глотку.
ВТОРАЯ НОЧЬ
Кому:
Его Превосходительству Вэнь Цзябао
Который, пожалуй, уже задремал в своей
Резиденции Премьер-министра
В Китае
От кого:
От его полуночного консультанта
По вопросам предпринимательства Белого Тигра