— Мальчишка примчался из школы сам не свой — я тут ни при чем! — завопила она в ответ. — Он трус и обжора! Отправь его работать в чайную, пусть деньги зарабатывает!
Вокруг нее сгрудились тетки и двоюродные сестры. Я прятался у отца за спиной, а они наперебой рассказывали ему про мою трусость.
Трудно поверить, чтобы деревенский мальчишка боялся ящериц. Ведь вокруг крысы, змеи, обезьяны, мангусты. Вот уж к ним я совершенно равнодушен. Но при виде ящерицы на меня нападает столбняк. Кровь стынет в жилах.
В классе у нас стоял огромный шкаф с вечно приоткрытой дверцей. Никто не знал, для чего он предназначен. Однажды утром дверца заскрипела и из шкафа выпрыгнула ящерица.
Она была ярко-зеленая, будто незрелая гуайява. Длиной не меньше двух футов. Из безгубого рта то и дело высовывался язык.
Другие мальчишки и внимания-то не обратили. Пока кто-то не увидел мое лицо. Тогда одноклассники окружили меня.
Двое заломили мне руки за спину и не давали двинуться. Третий взял ящерицу и неспешно, размеренными шагами стал приближаться ко мне. Чудовище не издавало ни звука, только красный язык метался туда-сюда. Вот сейчас коснется моего лица. Все покатывались со смеху, а у меня речь отнялась. Учитель похрапывал за своим столом. Ящерицу ткнули мне в нос, она раскрыла пасть. Тогда-то я и упал в обморок. Во второй раз в жизни.
С того дня я в школу ни ногой.
Отец не смеялся. Он глубоко вздохнул, приосанился и проревел:
— Пусть Кишан бросает школу, а этот молодец должен учиться дальше. Так и его мать хотела. Она сказала мне как-то…
— При чем тут его мать? — заорала Кусум. — К чему поминать покойницу? Она была не в себе. Мальчишке самое место в чайной, как и Кишану. Вот что я тебе скажу.
На следующий день отец в первый и последний раз отправился в школу вместе со мной. Ранним утром там было пусто. Мы настежь распахнули дверь класса. Зыбкий голубоватый свет наполнил комнату. Учитель наш был большой любитель жевать паан — слюна при этом так и течет — и успел заплевать красным три стены, настоящие обои получились. К полудню он обычно засыпал, и мы воровали у него паан, жевали и сплевывали, подражая учителю — руки по швам, спина чуть склонена, и тем вносили свою лепту в изукрашивание трех стен.
А на четвертой стене — ее учитель пощадил — был намалеван Великий Будда в окружении оленей и белок. У этой стены — притворяясь, что ее нарисовали вместе с прочими животными, — и сидела громадная ящерица.
Но вот она повернула к нам голову, глаза ее блеснули…
— Это и есть твое чудище?
Ящерица завертела головой, но бежать было некуда. Тогда она в ужасе принялась колотиться о стену. Меня тоже охватил страх.
— Не убивай ее, папа, просто выкинь в окно, ладно?
В углу похрапывал учитель, наполняя комнату густым перегаром. Рядом на полу стоял опустевший горшок из-под сивухи.
Отец поднял горшок.
Ящерица кидается наутек — отец вдогонку.
— Не убивай ее, папа, прошу тебя!
Но он будто меня не слышит. Удар по дверце шкафа — и шмыгнувший в укрытие зверь выскакивает обратно. Отец с криками гонится за ним, круша все на своем пути. И вот чудище загнано в угол. Отец наносит удар горшком — посудина разбивается, — потом кулаком, наконец, раздавливает ящерицу ногой.
В нос шибает кислятиной. Отец хватает дохлое страшилище — я отвожу глаза — и кидает за окно.
Он тяжело дышит и садится у стены, где намалеван Великий Будда в окружении животных.
— В глазах других я точно осел, всю жизнь меня ругают, оплевывают, грузят без меры. Хочу, чтобы хоть один мой сын, хоть один, жил не как осел. Чтобы он жил как человек.
Что такое «как человек», он не сказал. Мне долго казалось, что так живет Виджай, кондуктор. Автобус останавливался в Лаксмангархе на полчаса, пассажиры выходили, кондуктор садился за столик и пил чай. Для нас, тех, кто трудился в чайной, он был птица высокого полета, мы с восхищением глазели на его форменную одежду защитного цвета, на серебряный свисток на красном шнурке. Каждая мелочь, казалось, говорила: вот человек, который кое-чего добился.
Родственники его пасли свиней, это самое дно, а он все-таки выбился в люди. Все потому, что умудрился подружиться с политиком. Люди говорили, политик вонзал свой клюв ему в зад. Как бы там ни было, он — первый предприниматель, попавшийся мне на жизненном пути, — своего добился: получил работу и серебряный свисток. Все мальчишки в деревне теряли голову при звуках свистка, и бежали за отправляющимся автобусом, и барабанили по стальным бортам, умоляя взять их с собой в дальние края. Мне хотелось быть похожим на Виджая — форменная одежда, блестящий серебряный свисток с пронзительным тоном, и люди провожают тебя взглядами, и на лицах у них написано: «Важный какой».