Через пару часов в коридоре появился похожий на хорька надзиратель, отпер дверь и объявил:
– До конца второй смены еще три часа. Нечего даром терять время. Поднимайся, Тринадцатый.
Тредэйн, растянувшись на тюфяке, молча смотрел в потолок.
– Подъем. За работу, парень. Сегодня моя команда перевыполнит норму.
Тредэйн внимательно изучал беленый камень.
– Я сказал, моя команда перевыполнит норму. В этом месяце я заработаю рекомендации и свидетельство, точно говорю. Ты хоть представляешь, что это значит?
Тредэйн не имел ни малейшего представления ни о каких свидетельствах. Он молчал.
– Это значит - признание, мой мальчик. Это значит - продвижение по службе, это значит - я еще на шаг продвинусь к своей цели. К какой цели, спросишь ты меня?
Тред не знал, но и спрашивать не собирался.
– Начальник блока, - поведал ему Хорек. - Я к этому готов, я это заслужил, и теперь мой черед. Начальство меня заметило, назначение, можно сказать, уже у меня в кармане, если только все пройдет как надо. Все должно быть безупречно, понял?
Тредэйн начинал понимать.
– Я рассчитываю, что мои полы приложат все возможные усилия.
Полы?
– Не забывай, есть и другие блоки. Тебе повезло попасть сюда, но это легко изменить.
Повезло…
– Учти, ты идешь на Костяной Двор!
Костяной Двор?
– Ну, поднимайся!
Тредэйн не шевельнулся, и раздосадованный надзиратель шагнул к нему, чтобы силой стащить с тюфяка.
Тред позволил выволочь себя из камеры, протащить по пустому коридору и вытолкнуть на окруженный стенами двор, где под надзором стражников трудились заключенные. Вооруженная до зубов охрана казалась нелепой и ненужной на фоне унылой покорности узников, но Трейн не обратил на это внимания. Пораженный взгляд мальчика был прикован к стоявшему посреди двора большому железному котлу. На мгновение время обратилось вспять, и он снова смотрел с высоты на площадь Сияния, где пылал огонь и бурлила вода…
Сильный пинок вернул его к реальности.
– Шевелись, - приказал Хорек. Не получив ответа, он покосился на застывшее лицо арестанта, увидел выражение ужаса, проступившее сквозь маску безразличия, и успокоительно хмыкнул: - Не бойся, мы тут живьем заключенных не варим. Если, конечно, они ведут себя как следует, выполняют норму и слушаются своего надзирателя. Это просто Костяной Двор, парень, здесь разрубают трупы, добела очищают кости, сушат их, потом толкут в порошок и отправляют на фарфоровый завод.
Кости животных с боен и свалок используют для изготовления обычной посуды, кувшинов и тазов для умывания. Но для лучшего, тончайшего гецианского фарфора они не годятся. Здесь в глину подмешивают человеческие кости, а в глазурь - человеческую кровь. Другая не годится.
– Сегодня человечины маловато. - Хорек, видно, читал его мысли. - Всего двое из лазарета.
Сегодня…
– Сам видишь - ничего страшного. - Основательный пинок должен был окончательно успокоить мальчика.
Тредэйн проковылял несколько шагов и замер.
– Давай, шевелись, Тринадцатый. Никакой реакции.
– Ты что, тупой? Ладно, я буду снисходителен. Я это умею. Терпение и понимание - основные качества лидера. Я обладаю ими в избытке и докажу это. Твоя работа, - сообщил Хорек своему недалекому подопечному, - сдирать мясо, жир и жилы с костей из вон той кучи. Видишь? - Вопрос был риторическим: огромную гору вонючих отбросов невозможно было не заметить. - Тебе досталось дело полегче, уги уже изрубили туши на куски.
Уги?
– Теперь иди, получишь скребок у сержанта Гульца. Вон он, - Хорек махнул рукой в сторону коренастого мрачного типа. - Берешь из кучи обрубок, садишься где-нибудь - и за работу. Эй, парень, ты что - глухой? Я сказал, за дело!
Пленник не двигался с места, и дружелюбие Хорька изрядно поуменьшилось.
– Вот что, Тринадцатый. Я - самый добрый и справедливый из всех здешних надзирателей, но в недостатке твердости меня упрекнуть нельзя. Ты можешь рассчитывать на справедливое и беспристрастное отношение, но попустительства не жди. Понял? Можешь просто кивнуть.
Пленник молчал.
– Боюсь, ты меня не понял. Это огорчительно, но все же разрешимо. Я справлюсь и с этим затруднением так же, как преодолеваю все препятствия: благодаря своей исключительной настойчивости и выдержке. Попробую объяснить еще раз, Тринадцатый. Я не потерплю безразличия, не допущу лени и небрежности. Не выполнивший своих обязанностей наказывается голодом, жаждой, холодом, унижением, причинением боли вплоть до сильных увечий и (или) смерти. Не всякий, знаешь ли, может рассчитывать на место среди полов. Тебе могло повезти гораздо меньше. Подумай об этом.
Тредэйн глядел в сторону.
– Ты не оставляешь мне выбора, Тринадцатый. Намеренное неподчинение необходимо пресекать, и, повторяю, ты не оставляешь мне выбора. Гульц! - рявкнул Хорек. - Гульц!
– Сэр? - Коренастый сержант мгновенно оказался рядом, кое-как успев убрать с лица выражение беспредельной скуки. Впрочем, скрыть его полностью сержанту, надо заметить, так и не удалось.
– Объясни Тринадцатому, что случается с теми, кто не слушает коридорного надзирателя Крешля.
– Я луплю их дубинкой, - спокойно отвечал Гульц, - Сворачиваю нос, выбиваю зубы, могу и челюсть сломать. Для начала.
– Слышал, Тринадцатый? - поинтересовался Хорек.
Тред кивнул, обежал взглядом двор, приметив несколько лиц, разбитых и изуродованных так, как описывал сержант Гульц.
– Лучше говори, крысеныш, - добродушно посоветовал сержант.
– Я вас слышал, - послушно ответил Тред.
– Отлично. Переговоры - ключ к взаимопониманию, - заметил Хорек. - Итак, ты меня понял?
– Держи, - сержант Гульц протянул Треду деревянную лопатку, надтреснутая и изношенная пластина которой была заточена снизу, - и не вздумай разыгрывать умника. Я слежу за этими штуками и собираю их в конце каждой смены. Ну, выбирай себе шмат по вкусу, отскребай дочиста и бросай в котел. С человечиной обращение особое - потом представишь мне для осмотра. Если не проходит - чистишь дальше, пока я не приму. Норма - десять костей в час. Не сделаешь - рассержусь. А если я рассержусь, ты наизнанку вывернешься. Дошло?