– Ну, что еще выдумаешь? - спросил Пфиссиг.
– Не трудись отрицать, - отозвалась Гленниан. - Ты попался на месте преступления. И не первый раз, но позаботься, чтобы это оказался последний.
– Ты мне угрожаешь?
– А что, похоже?
– Это нелепо.
– Согласна. Нелепо и мерзко. Неужели в тебе нет и крупицы порядочности?
– Не желаю слушать болтовню глупой девчонки! У меня нет на это времени.
– Пока ты не успел смыться, постарайся кое-что уяснить. Руки прочь от моих вещей. И чтоб ноги твоей не было в моей комнате!
– В твоей комнате? Ты думай, что говоришь! Какая это «твоя» комната, нищенка! Ты, кажется, позабыла, так позволь тебе напомнить, что этот дом и все, что в нем есть, принадлежит моему отцу. А когда-нибудь будет принадлежать мне. Постарайся это запомнить.
– Ах ты жабеныш!
– Со мной так не разговаривают! Веди себя прилично, не то пожалеешь. А что до твоих оскорбительных подозрений и обвинений, держи их при себе, не то люди подумают, что твой пресловутый ум тебе изменяет. Я, знаешь ли, иногда опасаюсь за твое душевное здоровье, честное слово! А теперь, извини, мне надо идти. Нет смысла продолжать этот утомительный разговор.
Дверь открылась, из комнаты показался раздосадованный Пфиссиг. Губы его кривились в ленивой усмешке, однако покрасневшее лицо выдавало действительное состояние юноши, а маленький носик был еще краснее, чем обычно. За его спиной, гневно сложив руки на груди, стояла Гленниан ЛиТарнграв.
– И обратно не возвращайся, - посоветовала она.
– В чем дело? - вмешался Дремпи Квисельд. При виде отца Пфиссиг застыл как вкопанный.
– Пустяки, отец, - отозвался он. - Маленькое недоразумение. Наша Гленниан горячится из-за ломаного гроша.
– Ломаный грош! Какое красочное выражение! - глубоко вздохнув, Гленниан вышла из комнаты навстречу опекуну. - Почтенный Дремпи, я не хотела вас беспокоить, но раз уж вы все равно услышали, я должна просить вас о помощи. Прошу вас, запретите своему сыну входить в мою комнату. Я вернулась и застала его копающимся в ящиках собственного стола.
Почтенный Квисельд почувствовал волну жара, окатившую щеки и понял, что лицо его покраснело не хуже, чем у сына. Это было смешно, но он ничего не мог с этим поделать. Дремпи всегда робел перед Гленниан ЛиТарнграв, несмотря на ее молодость и положение воспитанницы. А ведь девушка вовсе не стремилась к этому, она даже не осознавала своей власти. Квисельд сам толком не мог понять причину этой робости, хотя предполагал, что дело в сходстве девушки с отцом, его бывшем господином, благородным ландграфом ЛиТарнгравом. Правда, сходство было не так уж и велико. Девически стройная фигура Гленниан мало напоминала коренастое сильное тело Джекса ЛиТарнграва, ее нежная бледность разительно отличалась от здорового румянца на щеках благородного ландграфа. Его морковно-рыжая шевелюра перешла в темно-каштановые локоны дочери, а от россыпи веснушек у нее осталось только несколько темных пятнышек у переносицы. И, прежде всего, блестящие глаза принадлежали одной только Гленниан - ясные, серо-зеленые глаза с карими искорками, миндалевидные глаза, прикрытые густыми темными ресницами. «Ведьмины глазки» - называл их про себя Квисельд. Ему было легко, судить - эти глаза приходились как раз вровень с его собственными, хотя девушка не была высокой. Но при всем при том девушка необычайно напоминала отца: тысячей мельчайших деталей, движений и интонаций.
– Почтенный Дремпи… - окликнула его Гленниан. Квисельд опомнился.
– Ты можешь это объяснить? - с надеждой обратился он к сыну.
– Разумеется, - без запинки отозвался Пфиссиг. С его губ не сходила все та же улыбочка. - Я просто искал одну книгу. Всем известна страсть Гленниан к чтению. В ее комнате целые горы книг. Я подумал, что та, которую я искал, могла случайно попасть к ней, и хотел попросить ее посмотреть у себя на полках. Постучался, но никто не ответил, и я решил зайти и посмотреть. Прошу прощения за свою дерзость, но право же, я никого не хотел обидеть.
– Вот видишь, он ничего дурного… - начал Квисельд.
– Зачем же ему понадобилось рыться у меня в столе? - возразила Гленниан. - И в платяном шкафу?
– Я не делал ничего подобного, - застывшая улыбка и немигающие голубые глазки делали круглое личико Пфиссига совсем кукольным. - Ты просто не поняла. Тебе показалось. Может, выпила за обедом лишний стаканчик?
– Я видела, что он делает, и не в первый раз, - Гленниан, не замечая Пфиссига, обращалась напрямую к опекуну. - Почтенный Дремпи, с этим делом легко покончить. Просто разрешите мне поставить замок на дверь, и чтобы ключ был только у меня.
– Кажется, моя приемная сестричка над нами смеется, - фыркнул Пфиссиг. - Не думает же она, в самом деле, что мы будем перестраивать дом ради ее капризов!
– Один замок - не такая уж большая перестройка, а для меня это очень важно, - даже возражая Пфиссигу, Гленниан словно не замечала его присутствия.
– У нашей Гленниан добрые намерения, однако она слишком чувствительна и порой упускает кое-что из виду, - снисходительно усмехнулся Пфиссиг. - Например, что дом Квисельдов - не ее дом.
– Как я могу забыть то, о чем мне постоянно напоминают, - огрызнулась Гленниан, по-отцовски стиснув зубы. - Почтенный Дремпи…
– Хватит. - У Квисельда закружилась голова. - Не ссорьтесь, дети. Гленниан, я обдумаю твою просьбу и скажу тебе о своем решении. - Мысль, что кто-то из рода ЛиТарнгравов зависит от него, опьяняла, но Квисельд не позволил этому чувству отразиться на лице. - Пфиссиг, я прощу тебя не заходить в ее комнату. И ты мог бы извиниться.
– Разумеется, отец. - Улыбочка Пфиссига была словно гвоздями прибита. - Я готов на все, чтобы восстановить мир в доме, так что охотно признаю, что мне очень жаль. Жаль, что Гленниан так плохо обо мне думает. И жаль, что она расстроена своими несправедливыми подозрениями. Мне очень жаль ее. Тяжелая ноша - такое пылкое сердце, не знающее покоя и доверия…