Мальчик скосил глаза. Отец излучал спокойную уверенность. Не о чем беспокоиться. Лицо Зендина застыло в маске тщательно скрываемого отчаяния. Старший брат, Рав, держался собранно, его задумчивое бледное лицо было по обыкновению серьезно. Может, Рав чудак и книжный червь, но в храбрости ему не откажешь.
Сквозь неприметную дверь они попали в мрачный каменный зал с голыми каменными стенами, таким же голым каменным полом и почти без мебели, если не считать простого дубового стола и стула. За столом сидел скучающий чиновник, одетый в форму с эмблемой Белого Трибунала. Старший конвоя обменялся с ним несколькими тихими фразами, и чиновник открыл книгу записей. В это время прозвучал негромкий, но отчетливый голос Равнара ЛиМарчборга:
– Я вторично требую предъявления ордера, дающего право на мой арест и арест моих сыновей, один из которых несовершеннолетний. В случае если таковой ордер существует, я ссылаюсь на свое право ландграфа встретиться с лицом, подписавшим приказ. Я желаю увидеть его немедленно в присутствии вызванного мной законного защитника.
Чиновник скучающе посмотрел на него, слабо махнул рукой, и тут случилось самое ужасное. Солдаты Света увели Равнара ЛиМарчборга и двух его старших сыновей в одну сторону, а младшего двое стражников поволокли в другую.
Тредэйн заставил себя не сопротивляться и сжал зубы, чтобы не завопить. Отец вряд ли бы одобрил такое ребячество. Поэтому он, гордо выпрямившись, зашагал между двумя конвоирами, словно шел по собственной воле. Он позволил себе всего один взгляд через плечо и в последний раз увидел отца, Зендина и Рава, которые так же гордо, не позволив страже и прикоснуться к себе, уходили, скрываясь за сводчатой аркой. Они исчезли из виду, а Треда быстро провели через зал, затем по темному коридору и вверх по винтовой лестнице: вверх, бесконечно вверх…
Он догадывался, что его ведут в высокую центральную башню, к ее трехгранному шпилю. Но они остановились, не дойдя до самого верха, на круглой, скудно освещенной площадке, на которую выходило пять одинаковых дверей. Открыв одну из них, солдаты ловко освободили мальчика от наручников и втолкнули в темноту. Дверь за спиной захлопнулась, засов лег на место, и на мальчика обрушился мрак.
Тредэйн стоял, словно вмерз в глыбу черного льда. В ушах что-то странно стучало, и он не сразу догадался, что слышит ток собственной крови. Кроме этого - ни звука. Чутье подсказывало Треду, что он один в камере, но ему нужно было удостовериться.
– Есть здесь кто-нибудь? - Он не знал, долго ли простоял, прежде чем решился подать голос. Заговорить оказалось невыразимо трудно, и голос мальчика прозвучал по-детски тонко и слабо. Тредэйн выждал немного и повторил вопрос недавно прорезавшимся юношеским баском.
Как он и ожидал, ответа не последовало. Один. В темноте. Вытянув руки, мальчик пошарил перед собой.
Ничего. Никого. Ни звука не прозвучало в недрах темной камеры.
Кожей он ощутил легкий ветерок. Нос и легкие подсказывали ему, что воздух свежий. К мальчику постепенно возвращалось зрение, и вскоре он различил наверху перед собой чуть более светлое квадратное отверстие. Мальчик бросился к нему, потянулся вверх, и его пальцы сомкнулись на прутьях железной решетки. Он подтянулся и подставил лицо холодному ветру, силясь разглядеть хоть что-нибудь.
Один туман, подсвеченный кое-где жемчужно-желтым светом фонарей. Он не знал, на какую часть города выходит окно, да это было и неважно. Под веками стало горячо. Только не хватало расплакаться! Отец и братья не стали бы плакать.
Камеры пыток в подвалах…
Это было нелегко, но Тредэйн сумел сдержать слезы. Помогло воспоминание о спокойном лице отца. В конце концов, разве он не ЛиМарчборг? Отвернувшись от окна, мальчик широко развел руки в стороны и кончиками пальцев нащупал стены справа и слева. Он опустил руки и пошел вперед, считая шаги. Всего полдюжины по засыпанному соломой полу, и он наткнулся на дверь, зажатую тесно сошедшимися стенами. Его заперли в клиновидной камере немногим просторнее гроба. Непривычное чувство тесноты. Тред ощущал себя пойманным в капкан.
Его привела в себя боль в правой руке. Оказывается, он лупил кулаком в запертую дверь. Бесполезно. Мальчик с усилием разжал руку, и боль отступила.
Ничего не видно и не слышно, заняться тоже было нечем.
Спать.
Забыться. В первый раз за свою мальчишескую жизнь Тред почувствовал притягательность полного забытья. Только закрыть глаза, а когда он откроет их снова, отец и братья будут с ним и отведут его домой.
…вместе с сыновьями, дома, к утру, если не раньше.
Скоро. Совсем скоро. А пока спать.
Он лег на солому. Тонкая колючая подстилка не защищала от холода каменного пола. Кроме того, солома была сырой. И кишела паразитами, как он вскоре убедился. В гнилой соломе было полным-полно мелких кусачих тварей. Напрасно он отряхивался и пытался их изловить. Они были повсюду.
Правда, невидимые и неуловимые враги помогли хоть ненадолго отвлечься от куда более страшных мыслей. Ненадолго. Разум пересилил страдания тела, и мысли снова, упрямо, как стремящийся к дому голубь, обратились к недавнему кошмару. Вооруженные негодяи в доме ландграфа ЛиМарчборга. Их руки, крепко держащие Тредэйна. Оковы. И слова, невозможные слова:
…Колдовство… сношение со сверхъестественным… преступления против человечества… магические извращения…
Невероятно. Бред, кошмар, а потому, конечно, растает, как сон…
Конечно.
Мысли метались. Нет, убедился он, здесь ему не заснуть.
Но сознание, наконец, сдалось, потому что следующим, что он увидел, был слабый рассветный луч, проникший в окно и осветивший каменный чулан камеры и единственный предмет в ней - железное ведро в углу.
…Дома, с сыновьями, к утру…
Кожа мучительно зудела. Блохи устроили себе настоящий пир. Окатиться бы холодной водой, но воды нет. Неужели и отец с братьями в такой же камере? Может, их хоть не разлучили? Тред надеялся, что это так, надеялся, что никто из них не остался в одиночестве.
Мальчик осмотрелся. Впрочем, смотреть было не на что. Он подошел к окну, ухватился за решетку, подтянулся и разглядел сквозь утренний туман очень большой, очень белый двор у основания башни. Безупречно чистый квадрат.
К стене башни примыкала высокая платформа из белого же камня, украшенного черными геометрическими узорами. Как сцена. И на этой сцене - огромный чугунный котел на треножнике. Подпорки толщиной со стволы молодых деревьев. Мальчик сразу узнал этот двор, хотя никогда его не видел. Вот она, знаменитая площадь Сияния, обычно закрытая для публики. Вход на нее открывался только по случаю публичных Очищений, которые происходили, на его взгляд, слишком часто. Сейчас пустынный двор выглядел почти безобидным, если бы не этот гигантский котел.
Отведя глаза от этой зловещей детали, мальчик взглянул на город, просыпающийся под переливчатым шелковым покрывалом, тумана. То здесь, то там сквозь дымку пробивался тусклый свет фонарей. Маленькие светлячки, ползавшие по улицам - фонарщики. Скользящие по реке темные пятна - лодки и баржи. Дома и склады на ближнем берегу вырисовывались неровной, призрачной линией, дальний берег терялся в тумане. Далекий звон колокола разбил тишину, и отзвук человеческих голосов смутно разнесся в полупрозрачном сыром воздухе.