Беда не приходит одна. Муж Молодой Женщины не справился с тяжкой ношей неопределенности и несчастливости. Он нашел себе занятие, которое позволяло не видеть мучений жены и надолго забывать о собственном несчастии и бессилии перед этим несчастьем. Дело, которым он занялся, было делом для настоящих мужчин: он уходил в дальние походы и там … Допустим, он добывал золото или иной драгоценный металл или минерал. Возможно, он был археологом. Может быть, он стал трудиться в каком-либо ведомстве по спасению людей. Важно то, что это было нелегкое и нужное для общества дело. Для этого приходилось надолго покидать дом. Ездить, летать, плавать. Молодая Женщина на долгие сроки оставалась одна. По тайному замыслу мужа, надолго устраняя себя от дома, от жены, он таким образом ликвидировал зрительную причину ее беспокойства: раз есть дом, семья — значит должны быть дети. А раз этого как бы нет…
Конечно, факт ухода в иной мир моего героя, мужа Молодой Женщины, — параллель со мной. Опять. Так нельзя. Большое число параллелей связывает мою фантазию, мостит сюжет в прокрустов станок.
…Это было необычное пробуждение, не похожее на сотни других. Струйка весенней влаги, забежав на веко, вдруг зажгла Аиста — удары сердца погнали кровь по жилам: пора! Он напрягся всем телом, потянул клюв на себя. Снег сдался и отпустил, шапка берложки со скрипом поехала вбок, поломалась на комья, которые рухнули вниз. Свобода! Повсюду чернели проталины. Солнце грело макушки деревьев, под кронами которых на холодной земле по-прежнему лежал снег. Но Аист знал, что за лесом уже бегут ручьи, и звенит капель, с шорохом съезжают с шершавых крыш пласты мокрой шуги, истаивают последние сосульки.
…Этот сказочный город заколдован черной силой. В ночи — пустой, истомленный подспудным страхом, устрашенный. Описывать его легко: это почти мой город, в котором я реально живу (вынужденная параллель).
Типичная ночная картина. Машина с проблескивающим маячком движется беззвучно, только тревожные блики. Так здесь принято. Пусто, тихо и строго. Кажется, и мышь не посмеет прошмыгнуть в этой порожней, необитаемой тишине. Но каждую неделю здесь что-нибудь случается: разбой или ограбление, чаще воровство. Обычно это происходит в домах, где отсутствуют решетки на окнах, где по-прежнему милые деревянные, одинарные двери, наивные форточки. Преступления раскрываются быстро, но своеобразно: их вешают на бомжей, оплаченную жуликоватую мелочь… — такие ходят слухи. Но разрекламированные «раскрытия» не приносят облегчения, успокоения. Наоборот! — и в этом истинная цель рекламы, — моральная травма пострадавших не заживает, а страх обывателя растет. Боязнь сковала город. Ночью он как в сказке ужасов — беззвучно мерцающий, вымерший. Спящий; но спящий — в застывшем испуге, скорее забывшийся в страхе. Световые следы ночной фотографии похожи не на растрепанную радугу, а на разноцветных змей.
Постепенно в городе все больше атрибутов монументализма. Символический штакетник меняется на символические же каменные ограды, окна зарешечиваются, двери железнеют. Город больших и малых крепостей, фортов, цитаделей. Как ни странно, в этом городе, в этом средневековом кремле, стало престижно жить. В этот город-кремль из других населенных пунктов стали съезжаться имущие люди и строить здесь замки воистину средневековых масштабов! Возвращение средневековья! Пример, когда престижность пуще опасности. Логику такого переселения можно понять, так же, как можно понять отношение наших эмигрантов к потенциальной опасности: вот уж, действительно, кому ничего не угрожает! Их, богатых, защищает архитектура стиля «протекшн», охрана — псообразные парни и умные, как люди, собаки. Страдает в основном простой народ.
…Белый Аист хотел взлететь немедля, — но слежались крылья, закаменело, занеможело тело, еще не пробудился опыт полетов. И, чтобы ускорить решение, как однажды, проснувшись на изглоданном смертью древе, еще не умея летать, — как и тогда, он расправил, что было силы, крылья и просто подался грудью вниз, увлекая за собой прилипшие к лапам прелые прутья старого гнезда. Перед самым концом падения он поймал-таки воздух — почувствовал его упругость и вывернул крылья. Его качнуло вверх, и это дало возможность сделать несколько спасительных махов. Приземление было тяжеловатым, но уже не гибельным: он пробил ногами хилый снежный покров и вместе с ударом почувствовал землю. Жив! Некоторое время он стоял в раздумье, чувствуя, как тело наполняются силой и уверенностью. Наконец, высмотрев среди деревьев самый широкий просвет, забил крыльями и, волоча по снегу длинные ноги, пошел на взлет. Аист полетел в сторону, откуда всегда восходит солнце. С каждым ударом сердца убыстрялось мелькание земных предметов.