Мой виноватый утвердительный кивок украсился разочарованным, моим же, вздохом, — все было непроизвольно и искренне, жеманство не в моей манере. Последовала обычная в такой ситуации просьба об экземпляре, на память о встрече, непременно с автографом. Знала бы она, какой неожиданный трепет охватил меня от перспективы вскрывать коробку и дарить то, что уже всей душой ненавижу. Я знаю вид книги по макету, утвержденному спонсором: красочная обложка — объятые ужасом глаза полуобнаженной женщины, мертвый ребенок — какой-то мерзкий, сексуально-садистский коллаж. Как можно такое дарить! Поколебавшись, лезу в кабинный бокс, судорожно шарю в захламленной глубине: слава богу, есть один экземпляр «старой» книги.
Подписываю, дарю.
— «Озер голубые глаза», — благоговейно читает служащая, — какое название красивое, спасибо. Девчонки лопнут от зависти. Она отходит и уже кому-то дальнему помахивает, как флажком, моим подарком.
Включаю двигатель и стараюсь быстро отдалиться от перспектив встречи с новыми поклонниками, «девчонками» и «мальчишками». Конечно, подобных встреч не избежать вовсе, но пусть они случатся как можно позднее.
Я в бессильном гневе на себя и на весь мир. Продолжение поездки — как во сне.
На дороге голосуют. Мне всегда трудно проехать мимо «автостопников», которым с дороги явно видно, что в машине есть, по крайней мере, два свободных места. Но если бы сейчас на обочине стояли не женщина с ребенком, ни за что не остановился бы.
Уверенные женские руки подали в кабину ребенка, которого я усаживаю рядом с собой. Затем в кабину юрко влезает сама женщина и сильно, к моему неудовольствию, хлопает дверью. Смело глянула на водителя, как на извозчика, — поехали.
Конечно, трудно ошибиться, моя пассажирка — это та самая дама, которая минутами раньше кричала возле «столыпинского» отцу этого самого ребенка: «Серый!»
Я не хотел разговаривать ни с кем на свете. Поэтому дама, оказавшись разговорчивой, вещала, перебивая радио, а я молчал, лишь краем глаза наблюдая своих спутников. Иногда пассажирка демонстрировала своеобразную несинхронность: обращаясь непосредственно к сыну, смотрела на меня; а когда слова носили обобщенно-философский смысл, то есть, относительно предыдущего, предназначались и мне, — демонстративно не отрывала глаз от сына. Мальчик, по всей видимости, мало что понимал, но почему-то по-стариковски страдальчески морщился, на что мать, казалось, не обращала никакого внимания. Иногда, несмотря на ее жужжание, я отвлекался в свои мысли, — это требовало больших усилий. Возможно, при этом также болезненно кривилось мое лицо. Формально она разговаривала со своим сыном, к которому обращалась так же, как и к его отцу, — Серый (выходит, рядом со мной сидел Серый Серович — неплохое начало биографии!). Однако уже с первых ее слов меня посещали сомнения относительно реального адресата ее речи. Возможно, женщина тонко следила за моей мимикой, и малейшие движения лицевых мышц подневольного слушателя стимулировали либо активное продолжение темы, либо неожиданный поворот в ней. Ее голос, ее смех, ее ужимки заполнили весь салон, все остальное было всего лишь фоном, местом действия, сценой с декорациями и статистами.
С первых минут я окрестил ее хищницей. Затем, перебрав близкие и дальние синонимы (куда денешься от авторского порока!), дал ей новое имя, которое, по моему тогдашнему настроению, больше ей соответствовало, — Алчная. Действительно: хищник — безмозглый зверь, раб инстинктов, а алчным может быть только человек!
…— В чем, ты думаешь, Серый, справедливость жизни? — продолжала Алчная, когда мы проезжали какие-то поля, на которых трудились люди. — А вот в чем: что ворам с рук сходит, за то воришек бьют. Какой вывод? Не будь воришкой, как твой папка, мокрушник позорный, на полтора червонца залетел, а если бы все доказали?.. А будь фигурой!
…— Вон, смотри, — Алчная потеребила мальчика за плечо, ткнула пальцем в окно, — видишь, люди в земле копошатся? Это крестьяне или дачники, — одна чепуха. Пусть копошатся, Серый, — она перевела взгляд на меня. — Это все — и земля, и те, кто в ней возится, — навоз. Но именно в навозе растут грибы и апельсины! — она скрипуче засмеялась, довольная своей шуткой, смех перешел в кашель. Не спрашивая разрешения, вынула из сумочки сигареты — отечественное производство: золотистая пачка со знакомым названием — «Ключик». Перед тем, как прикурить, громко чмокнула сыночка в щеку: — Ах, ты мой апельсинчик! Сделаю я из тебя человека!..