Послышались шаги — это возвращался Феррес.
Филипп почувствовал, как стремительно летит время, которое он начал ощущать как огромный, неумолимо опускающийся пресс.
Филипп заговорил быстрее:
— Вижу сейчас, что многое упустил. Многому мог бы научить тебя в свое время. Тогда мне казалось, будет гораздо лучше, если ты сам до всего дойдешь, сам справишься с трудностями. Может быть, я был не прав, но сейчас уже поздно жалеть. Будь верным, всегда говори правду, не забывай о милосердии. Поцелуй от моего имени мать. Скажи ей, что я буду молиться за вас обоих. А вы молитесь за меня. Прощай, Хью.
— Вы научили меня одной вещи, — севшим голосом произнес мальчик, — ценить человека.
По щекам его струились слезы. Они обнялись. Затем Филипп легонько отстранил мальчика и сказал:
— А теперь отправляйся. Да поможет тебе Бог!
Некоторое время Филипп стоял неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Потом все смолкло. Никогда в жизни он не ощущал себя таким одиноким.
Филипп почувствовал на плече легкое прикосновение Николаса Ферреса.
— Вы готовы, сэр? — спросил он. — Я принес то, что вы просили.
В руках он держал два свитка. Узлы на лентах даже не ослабли с тех пор, как Ричард вручил их Филиппу в Босворте. Феррес — не первый, видимо, раз — взглянул на печати. Нахмурившись, он сказал:
— Знаете, честно говоря, мне это не нравится. Если все это обернется…
— Не обернется, Феррес, — устало прервал его Филипп. — Ричарда они не оживят.
Феррес недоверчиво посмотрел на него, но Филипп решительным жестом взял бумаги и сунул их в карман плаща.
— Никогда мне не понять, как такой человек, как вы, мог называть Ричарда своим другом, — медленно проговорил Феррес.
— Ничего удивительного, — ответил Филипп, — вы ведь даже не были знакомы. — Филипп отвернулся.
Поля, начинающиеся сразу за рощицей, мирно спали при лунном свете. На фоне относительно светлого неба четко выделялась крутая крыша амбара. Все это было уже бесконечно далеко от Филиппа. Он бросил последний взгляд на уходящие в прошлое родные места. У подножия холма журчал ручей. Филипп часто приходил к нему с удочкой. И было это задолго до того, как Ричард бросил вызов Тюдору и призвал Филиппа под свои знамена.
Филипп подумал о дымоходе, который собирался починить, о новой мельнице, которую намеревался построить этой весной.
— Время не ждет, сэр, — негромко напомнил Феррес, — вам надо трогаться.
— Да. — Филипп с трудом забрался на лошадь, натянул поводья и произнес, словно обращаясь к самому себе: — Я здесь родился. — Но из этого ничего не следовало. Филипп наклонился, пожал руку Ферресу, выпрямился в седле и пришпорил лошадь, она послушно направилась к тропе. У поворота Филипп на мгновение задержался и поднял руку. Потом дорога круто уходила в сторону, и он сразу исчез из вида…
Глава 25
При дворе герцогини Бургундской в Малине никто не обратил внимания на незнакомца в довольно потрепанном одеянии. Судя по всему, это был англичанин. Таких, как он, здесь появилось немало после Босворта. Герцогиня была гостеприимна с ними, благодарила от имени брата за верную службу и старалась, как только могла, ободрить. Она уверяла всех, что обязательно наступят лучшие времена. Герцогиня вела теперь довольно замкнутый образ жизни. Большинство придворных либо последовали за Максимилианом в Германию, либо отправились искать счастья во Францию.
Очутившись в большом полупустом зале, Филипп не увидел ни одного лица, знакомого по тем дням, когда тон здесь задавал герцог Бургундский.
Филиппа провели к герцогине, которая при его появлении встала и протянула руку. Филипп низко поклонился, передал письмо Ричарда и тут же сделал шаг к двери, не желая мешать. Однако герцогиня жестом остановила его. Сев за стол, она сломала печать.
Это была крупная женщина, чертами лица напоминавшая брата. За последние годы она несколько отяжелела, но и сейчас в ее облике угадывалась былая утонченность.
Зашелестела бумага. Филиппу показалось, что прошло немало времени, прежде чем герцогиня сложила письмо. Оторвав взгляд от роскошного бархатного кресла, на котором величественно восседала хозяйка, Филипп увидел, что она внимательно смотрит на него. В ее глазах отражалось истинное участие. Немного помолчав, она спросила:
— Сэр, вам известно содержание этого письма?
— Нет, оно же адресовано не мне.
Герцогиня смахнула со щеки слезы.
— Да упокоит Господь его душу. Он ведь не для себя старался.
Она свернула письмо в тугой свиток и задумчиво побарабанила по нему пальцами.