— Как это прикажете понимать? — выдержав зловещую паузу, спросил он. — Вас что, под замок прикажете посадить, чтобы немного успокоились? Вы только посмотрите на них! — Он сердито перевел взгляд с одного на другого. — Хамфри, сколько раз тебе можно говорить! На сей раз тебе это так с рук не сойдет. Что же касается тебя, Фрэнсис, то сегодня ты уже был наказан… — Тэлбот остановился, подыскивая слова. Фрэнсис тут же воспользовался паузой:
— Милорд, можно спросить вас? Это правда… это правда, что меня отправляют во Францию? — Он весь дрожал от страха.
— Ах, вот оно в чем дело. — Голос у Тэлбота чуть смягчился. — Я был бы тебе признателен, Хамфри, если бы ты не совал свой нос в чужие дела. Однако же… — Он замялся. — Да, это правда. Это не мое решение, Фрэнсис. Герцог Уорвик передал право опеки твоему дяде, лорду Бомону, — добавил он, перехватив непонимающий взгляд Фрэнсиса. Услышав это имя, юноша вспыхнул.
— Бомон! Но он же… — Под упреждающим взглядом лорда Тэлбота он остановился, однако алый след непроизнесенных слов был столь же отчетлив, как если бы они были сказаны.
В годы правления Йорков виконт Бомон пребывал в изгнании, при скромном и маленьком дворе Маргариты Анжуйской, но с возвращением на трон Ланкастера этот неукротимый рыцарь, брат покойной матери Фрэнсиса и близкий родич молодого герцога Бэкингема, вернулся в Англию и стал одной из основных опор неустойчивого режима нового короля. Слыша со всех сторон ропот старых приверженцев Ланкастеров, Уорвик явно решил ублажить одного из виднейших представителей этой партии, передав ему опеку над гигантскими владениями Ловелов. Это значило расписаться в собственной слабости и вряд ли возвышало Уорвика в глазах того, кому принесли дар. Властный, вспыльчивый, Уильям Бомон шутить не любил, а уважавший его лорд Тэлбот с явным облегчением собирался передать виконту его племянника.
Помолчав немного, Фрэнсис хрипло сказал:
— Ясно.
Не спуская глаз с его побелевшего лица, Тэлбот заметил:
— А чему ты, собственно, удивляешься? Даже странно. Разве ты не знал, что твой… твой опекун вовсе не собирается держать тебя в этом доме целую вечность? — Тут Тэлбот запнулся. Дело в том, что тогда опекуном Фрэнсиса был Эдуард Йорк.
Фрэнсис нетерпеливо отмахнулся.
— Да, конечно, я знал это. Но… А как с моей женой? Мне разрешат навещать ее?
— Пока ты в Англии, не вижу, что могло бы помешать этому, — сухо откликнулся барон. — Дядя хочет, чтобы первое время ты пожил с ним в Виндзоре, а это не такое уж немыслимое расстояние. Так что пока твоя жена остается у меня в доме… — он мрачно посмотрел на сына, неподвижно стоявшего рядом с Фрэнсисом, — ее муж может быть уверен, что здесь ему всегда будут рады. Но лорд Бомон решил, что следующие несколько лет ты проведешь во Франции, а оттуда, согласись, ездить сюда не очень-то удобно.
— Несколько лет? — медленно проговорил Фрэнсис.
— Ну да. Естественно, у твоего дяди появились во Франции тесные связи, и еще он считает, что неплохо бы тебе повидать мир, ну и, может быть, пожить в более спокойных краях. Должен сказать, что я в общем с ним склонен согласиться, — заключил лорд Тэлбот и, посмотрев на несчастное лицо юноши, добавил: — Да что с тобой, ведь тебе не смертный приговор объявляют. Иные молодые люди тебе позавидовали бы.
С этим нельзя было не согласиться, но Фрэнсис словно не слышал своего собеседника.
— Да нет же, вы не понимаете, — сказал он. — Дело в том, что она… словом, ей кажется, что она ждет ребенка.
Мгновенно наступившую тишину разорвал хриплый кашель:
— О Господи, — с трудом выговорил Хамфри Тэлбот. Послышались торопливые шаги. «Ушел, не выдержал», — подумал Фрэнсис.
Снова наступила тишина, в продолжение которой Фрэнсис, казалось, успел изучить форму и цвет каждой отдельной травинки.
— А почему мне об этом не сказали? — тихо спросил Тэлбот.
— Так ведь никому не сказали, — порывисто произнес Фрэнсис. — Мы не были уверены… У нее трехнедельная задержка, ну и мы боялись, что женщины заметят… — Он подумал о всякого рода шуточках и вопросах, мишенью которых они сделались с самого начала. Тут в основном упражнялась тетка Анны, которая сама была на четвертом месяце беременности, язык у нее был как бритва, и она во все совала свой длинный нос. То замечание сделает, то насплетничает, то тайком в белье заглянет. — Короче, мы хотели немного выждать, — безнадежно вздохнув, заключил Фрэнсис.