В тишине треск горящих углей был слышен неожиданно отчетливо. Ричард очень тихо заговорил:
— Прошу извинить меня, милорд, но клятвы вашей мне не нужно. Вы уже клялись на верность королю, и если сдержите слово, этого будет достаточно, а если нет, какой смысл приносить клятву во второй раз — мне?
Уголки рта Ричарда Невила изогнулись в почти неуловимой усмешке. Он слегка улыбнулся:
— Ну что ж, кузен, тогда мы снова друзья.
Тучи рассеялись, словно их и не было. Потайная дверь вела в галерею, тянувшуюся до западной стены апартаментов. Ричард туда и направился, граф, подхватив кузена под руку, пошел было с ним.
— Уже поздно, — обеспокоенно заметил он, — а выезжать вам завтра с рассветом. На вашем месте я бы отправился спать.
Не испытывая никакого желания возвращаться к гостям, Ричард кивнул, но на пороге Уорвик остановил его.
— Еще два слова, любезный родственник, — на сей раз серьезно заговорил граф. — Вы едете ко двору, и многое там вам покажется внове, а многое, наверное, просто не понравится. Я хочу, чтобы вы помнили, кузен мой Глостер, что в лице Ричарда Невила, графа Уорвика, вы всегда найдете верного и преданного друга.
Что-то неуловимое мелькнуло в глазах юноши, а что именно, кто знает — то ли страх, то ли отвращение, то ли боль утраченных иллюзий. Отбросив всяческие церемонии, Уорвик тепло похлопал кузена по плечу. Кларенс, к которому вернулось обычное добродушие, дружески помахал Ричарду со своего места у окна. Оба смотрели вслед юноше, а когда дверь закрылась, обменялись взглядами и улыбнулись.
Часть II
МЛАДШИЙ БРАТ
(Июнь 1469 — ноябрь 1471)
Глава 2
Из церкви неподалеку от поместья Уиллоуфорд донеслись звуки вечерней службы. Два всадника, пробиравшиеся сквозь свисающие ивовые ветви, слушали церковное пение.
Густой ивняк, ветви которого склонялись почти до самого дна ручья, и дал название здешнему поместью — Ивовый брод. Справившись с препятствиями, путники выбрались на противоположный берег, добрались до вершины склона и повернули на дорогу посреди редеющего кустарника. Лошади с трудом шли по грязи, затвердевшей после весеннего паводка. Всадник, находившийся впереди, в последний момент заметил глубокую канаву, скрытую опустившимися до земли ветвями деревьев. Он выругался.
— Ну уж теперь-то мы сможем заняться этой дорогой, Грегори! О Боже, каким же я стал помещиком, если главную радость от преуспевания нахожу в том, чтобы привести в порядок дороги! — Взгляд его карих глаз остановился на обширных полях, хорошо видных сквозь поредевший лес. И, словно обращаясь к себе, добавил: — Да, долгая была борьба.
Как только дорога расширилась настолько, что можно было ехать рядом, Грегори Трейнор догнал своего молодого спутника, и они двинулись дальше, оживленно переговариваясь и время от времени приветственно кивая местным фермерам, которые вышли собирать хворост.
— Да, долгая, — охотно подхватил Грегори. — Четыре года, даже больше, но вы, господин Филипп, замечательно справились со своим делом. Ее Светлость, ваша матушка, довольна будет пергаментом, что вы везете из Лондона.
— Наконец-то разобрались с этим титулом, — вздохнул Филипп. — Честно говоря, бывали моменты, когда я думал, что никогда нам не разделаться со всеми этими адвокатами, апелляциями… И если бы не твердость матушки и не благодеяния лорда Одли, я бы совсем духом пал.
— Все здесь знают, сэр, через какие трудности вам пришлось пройти после смерти сэра Томаса, — возразил Трейнор. — И ведь ко всему прочему вам пришлось забыть и своих благородных друзей и от всяких надежд на службу у милорда Глостера отказаться. И зачем? Только затем, чтобы вернуться домой и закопаться во всех этих судебных исках по поводу приданого миледи. Но теперь-то Вудсток{30} ваш, король сказал свое твердое слово, так что родственникам вашей матушки придется подчиниться. Выходит, всем мытарствам вашим — конец, и этому можно только радоваться.
Наступило молчание, нарушаемое лишь громким пением птиц да шелестом листьев, потревоженных ветром. Филипп опустил глаза и повернул на пальце свое единственное кольцо. Раньше оно принадлежало отцу, он никогда, вплоть до самой смерти, не снимал его с руки.
— Да, нелегкие были времена. — Филипп первым нарушил тишину и грустно улыбнулся. — Не пойму, почему так стыдно быть бедным. Однажды в Лондоне я чуть не столкнулся лицом к лицу с Робом Перси — мы когда-то жили с ним в Миддлхэме. Я едва успел юркнуть в пивную, словно меня преследовал сам верховный шериф. Роб выглядел роскошно, на нем была ливрея Глостера. Сейчас он, наверное, рыцарь.