— Ну да, конечно, а у вас уже и борода седеет, и три четверти жизни остались позади, — фыркнул дворецкий. Филипп не сдержал смущенной улыбки. Трейнор, изогнувшись на лошади, положил ему руку на плечо: — А теперь послушайте меня, сэр. Вам двадцать один, и вы сами себе хозяин. Кто вам мешает отправиться в Лондон и устроить жизнь, как вам заблагорассудится? Вы уж извините меня, сэр Филипп, но я знаю вас с пеленок, и мне так же хорошо, как и вам, известно, что не рассчитывал ваш батюшка на то, что вы здесь себя похороните. Сами посудите, — стараясь придать словам побольше убедительности, продолжал Трейнор, — вот милорд Глостер в своем лондонском замке Бэйнард. Говорят, он сейчас часто к своей матери наведывается, а на Вестминстер ему вроде как и наплевать. Разве вам не кажется, что сейчас, после того как прошло столько времени, он будет рад о вас услышать?
Филипп нетерпеливо покачал головой.
— Ты что же, Грегори, меня к Лондону примериваешь? Чтобы я ходил и вымаливал местечко при дворе и подражал, как обезьяна, этим благородным джентльменам из Вестминстера и Шена — да ни за какие коврижки мне этого не нужно! Что касается герцога Глостера, то мне и так с ним до конца жизни не рассчитаться за то, что он помог мне с опекунскими делами, да и с делами сестер после смерти отца. Я ведь знаю, что это он, из своего кармана, давал матери деньги на их содержание. Так что я ему по гроб жизни буду благодарен и уж конечно не стану просить о новых милостях. Нет, уж куда лучше остаться здесь, я хотя бы могу заботиться о своих людях.
— И им следует за это благодарить Бога, — пробормотал Трейнор, ибо всем была хорошо известна тяжелая при любой погоде и в любые времена рука госпожи Алисы. По поджатым губам Филиппа он понял, что последнее замечание юноше не понравилось, и верный слуга поспешил сменить тему: — Вот уж, наверное, милорд Одли порадовался бы! Он ведь немало помог вам в Лондоне.
Словно сомневаясь, что все действительно позади, Филипп сунул руку в камзол и нащупал пергаментный свиток. Даже на первый взгляд Лондон на этой неделе напоминал разворошенный улей: слухи о волнениях в Йоркшире распространились мгновенно. Эдуард, очнувшись наконец от привычной спячки в отношении севера страны, засуетился и решил тотчас же отправиться туда. В такой обстановке Филипп считал настоящим чудом то, что лорду Одли удалось заполучить королевскую подпись на этом драгоценном клочке бумаги. Однако Одли, с улыбкой искушенного царедворца, на восторги Филиппа ответил, что просто надо знать, в какую дверь постучаться.
Всадники преодолевали последний подъем перед домом, но черепичная крыша с примостившейся на ней маленькой голубятней была еще далеко. Филипп натянул вожжи: «Нас ждут, Грегори». Следя взглядом за вытянутой рукой хозяина, Трейнор увидел на вершине холма маленькую фигурку. Филипп поднял руку, и, словно откликаясь на этот жест, наблюдательница сорвалась с места и с громким криком бросилась им навстречу.
Когда девочка, задыхаясь, подбежала к ним, у молодого человека от изумления округлились глаза. По задранному кверху личику блуждала радостная улыбка, но, видно, от счастья она не замечала ничего вокруг, даже то, что платье ее было все в пятнах и дырах. С ужасом глядя на девочку, Филипп спрыгнул с лошади.
— Боже мой, Мэг, где это ты так умудрилась?
Девочка опустила черные глаза и с удивлением обнаружила дыры и грязь на платье. Отложив остальные дела на потом, Филипп потащил ее вниз по дороге, пока ивовые ветки не скрыли их от посторонних взглядов. С трудом сдерживая улыбку, Трейнор следовал за ними. Остановившись, Филипп внимательно осмотрел стоящую перед ним замарашку.
— Знаете, госпожа Деверю, если бы вас сейчас видел мистер Одли, страшно даже вообразить, что бы подумал он о моем гостеприимстве и заботе о вас. Не говорю уж о милорде вашем отце. Ты что, каждую кочку во Фландрии пересчитала? К несчастью, еще с мамой придется объясняться. Как это тебе удалось довести себя до такого состояния?
Наступила пауза, в течение которой дочь лорда Деверю глубокомысленно разглядывала то, что уже нельзя было назвать платьем.
— Ну вы же сами видите, сэр, — дерево.
— При чем же тут дерево? — Филипп удивленно посмотрел вокруг: взгляд его упал на буковую рощицу, венчающую холм. Он недоверчиво посмотрел на кающуюся грешницу и на некоторое время лишился дара речи. Маргарэт воспользовалась возможностью перехватить инициативу и с обезоруживающей искренностью пояснила: