— Товарищ общественный обвинитель, — строго перебил председательствующий, — потрудитесь выбирать выражения!
— Извините, товарищ майор, — очнулся Копытко. — Но что же получается, товарищи? Целая рота, батальон, сотни людей стараются, работают, готовятся, показывают высокие результаты в учебе, в боевой подготовке, а тут один такой вот, такой вот… — Копытко посмотрел на председательствующего и сдержался. — И ставит свое черное клеймо на честь подразделения. Ну как, товарищи, вместе с таким воевать? Он же все время хитрил, притворялся, врал! И вот чем кончил. Ты подумай, Рудаков… Виноват, товарищ майор, вы подумайте, подсудимый. Вот пройдет несколько лет, будет очередной призыв в Советскую Армию. Пойдут ребята, с песнями пойдут, всей компанией, а Рунов, безрукий, будет стоять и смотреть. Смотреть, как люди Родине служить идут, а он с культей своей останется. Эх, подлец ты, Рудаков…
— Товарищ общественный обвинитель!..
— Виноват, товарищ майор, — Копытко махнул рукой и сел.
Предоставили последнее слово подсудимому. Рудаков долго молчал, собираясь с духом.
— Так получилось уж, — выдавил он наконец. — Кабы знал, что так получится, я б, конечно, не задремал. — В зале пронесся шепот. — Думал, раз войны нет, кого тут бояться-то, от кого имущество охранять. Если б война. А теперь ведь не стреляют. Диверсанты нешто лазают? Вон пацаны… — Потом, спохватившись, забормотал, глядя под ноги: — Я, конечно, осознал, раскаиваюсь, такого больше не будет… искуплю… прошу суд учесть…
Он тяжело сел на заскрипевшую скамью.
Суд удалился на совещание. Был объявлен перерыв. Но многие остались в зале. Начали переговариваться все громче и громче. Комендант суда встал и строго оглядел присутствующих. Ненадолго разговоры утихли, потом возобновились.
Наконец судьи вышли из совещательной комнаты.
Все встали.
— Именем Союза Советских Социалистических Республик, — громко и медленно начал читать председательствующий, — военный трибунал гарнизона, рассмотрев в открытом заседании… признав виновным по статье… и приговорил Рудакова Тихона Сидоровича к лишению свободы… сроком на полтора года с направлением для отбывания наказания в дисциплинарный батальон.
— Мало! — раздались в зале голоса.
Солдаты зашумели, но теперь их никто не останавливал. Они громко обменивались мнениями, спорили.
Рудакова увели. Он шел ссутулившись и, несмотря на свой огромный рост, казался невысоким.
Возбужденно переговариваясь, расходились солдаты.
Левашов торопливо нырнул в служебную дверь.
Ему казалось, что, едва только суд закончится, он помчится домой. А теперь он шел совсем медленно. Предвечерние розовые краски были опять смазаны дымной и душной пеленой, висевшей над городом. Запах гари заглушал все другие запахи. Птицы и те, кажется, почувствовали приближение опасности и притихли. В большинстве домов окна были плотно закрыты.
Левашов шел медленно. Ему надо было упорядочить ход мыслей. Что же все-таки произошло? Чепе. Верно. Недопустимый, дикий случай — солдат заснул на посту, и в результате подросток, почти ребенок, стал на всю жизнь калекой. А если б не стал? Если б вообще ничего не украли со склада? Просто пришел разводящий и обнаружил спящего часового. Меньше была бы тогда вина этого Рудакова?
Конечно, в том, украдут ли пару сапог или ящик с автоматами, есть большая разница. Но разве что-то может служить оправданием сна на посту? Разве то, что нет войны, диверсантов, что охраняется мирное имущество, разве все это умаляет вину? Ведь солдат, принявший присягу, охраняя объект, какой бы он ни был, продовольственный склад или склад ракет, выполняет боевой приказ. И если он нарушил его — он преступник! И неважно — в мирное ли время это произошло или в военное.
Рудаков не выполнил приказ, нарушил присягу, совершил преступление и справедливо наказан. С ним все ясно.
Ну а он сам, Левашов? Он-то виновен или нет, и если — да, то в чем конкретно его вина? Да, конечно, он получит взыскание, хоть вроде бы формально и не имел отношения к случившемуся. Получит, потому что отвечает за все в роте и ко всему имеет отношение.
А если по совести? Нет ли во всем этом обстоятельств, усугубляющих его, Левашова, вину? Быть может, не прости он тогда Рудакова, взыщи с него по всей строгости — и не было бы никакого суда. Возможно бы, Рудаков исправился или хотя бы боялся нарушать воинскую дисциплину. А так все ему сошло с рук. Почему он тогда не согласился с командиром роты? Начал спорить, настаивать на своем… Ведь таилась где-то в мозгу мысль, что, пожалуй, Кузнецов прав…