Молча он разглядывал часы, коробку, какие-то бумажки, наверное, гарантию. Значит, не забыла она тот давний разговор. Запомнила и вот где-то раздобыла эти часы…
Из прихожей донесся звонок — пришел первый гость.
Это был безукоризненно точный Гоцелидзе с огромным букетом. Потом пришел Томин вместе с «подругой — будущей женой», тихой и застенчивой девушкой. Кузнецов оказался следующим. Его супруга, милая, болезненного вида женщина, весь вечер не спускала с Наташи ласкового взгляда. А вот половина Русанова была совсем другой — выше мужа, громкоголосая, властная, она сразу взяла на себя роль тамады и выполняла ее с мужской твердостью. Старший лейтенант явно побаивался своей грозной жены.
Затем прибыл Власов, наполнивший комнату шутками и смехом, единственный из гостей, кому удавалось своим могучим басом перекрыть тамаду.
Шуров пришел последним.
Его появление было обставлено большой таинственностью. Сначала он вошел один и объявил, что сейчас доставит свой подарок-сюрприз. Чтоб разместить его, он специально освободил стул. Затем вышел, заглянул в дверь и потребовал, чтоб Наташа закрыла Левашову ладонями глаза.
Ничего не видя, Левашов только слышал какие-то шорохи, возню, тихие смешки, удивленное восклицание Наташи.
— Можно! — громко скомандовал Шуров.
Наташа отняла руки, и тут пришла очередь вскрикнуть Левашову — перед ним, счастливо улыбаясь, сидел Цуриков!
— Вот сюрприз так сюрприз! — кричал Левашов, обнимая друга. — Ну, сюрприз! — бесконечно повторял он под одобрительные возгласы гостей.
Оказалось, что Цуриков прибыл в редакционную командировку. Когда Левашов спросил, какое у него задание, легкая тень набежала на лицо Цурикова.
— Потом о делах поговорим, — шепнул он и снова заулыбался.
Наконец, все разместились за столом, наполнили рюмки и фужеры, взятые напрокат в ближнем кафе.
Первый тост, провозглашенный лично тамадой — женой Русанова, был, разумеется, за молодых, за их предстоящее долгое счастье. «Чтоб дочку с сыном…» — добавила Ефросинья Саввишна, не упускавшая случая пропагандировать свои принципы. Вторым, как старший по званию, говорил капитан Кузнецов:
— Вот что, Юра, ты знаешь, я не мастер отвешивать комплименты. Скажу одно — ты создаешь вторую семью. — Тут он сделал паузу, с удовлетворением прочтя растерянность на лицах присутствующих, и продолжал: — Вторую, потому что первая здесь у тебя уже есть: это наша офицерская семья. — Подняв руку, он закончил: — Ты сразу стал полноправным членом первой семьи, потому что ты хороший человек и знающий офицер. Могу тебе сказать — гвардейцы тебя приняли. А у десантников этого добиться не просто!
Следующую речь держал лейтенант Власов, как всегда, пересыпавший ее шутками.
— Мы — саперы, — гремел он, — минеры! А между минерами и молодоженами много общего: и те и другие должны обращаться с главной своей ценностью чутко и нежно. И те и другие должны терпеливо и осторожно ликвидировать мины и тайные ловушки, встречающиеся на пути; и те и другие, что главное, с самого начала не имеют права ошибаться! Но у тебя, Левашов, забот добавилось. Бернард Шоу говорил: «Женщина беспокоится о будущем до тех пор, пока не найдет мужа, мужчина начинает беспокоиться о будущем, когда находит жену». А другие англичане уверяют: «Когда двое поженились, они образуют одного человека. Вопрос в том, кого из двух». А вот…
Он мог бы говорить бесконечно, но тамада перебила его речь и дала слово Гоцелидзе. Гоцелидзе начал так:
— Вы, товарищ Власов (своей привычке называть всех на «вы» он не изменял ни при каких обстоятельствах), столько всякого наговорили, что нашему другу товарищу Левашову и его жене товарищу Наташе долго придется осмысливать ваши каламбуры. А я хочу напомнить молодоженам: если в ваш дом приходит счастье, не будьте жадными, как ростовщики, поделитесь немножко со своими друзьями, они вернут вам все с процентами…
— Вот те на! — хохотнул Власов. — Сам говоришь, не надо ростовщиком быть, и сам же проценты обещаешь!
— Не перебивайте, дорогой гость, — досадливо отмахнулся Гоцелидзе, — дайте договорить. Так вот, счастье не деньги. Денег ловкие фальшивомонетчики сколько хочешь напечатают, а счастье человек лишь тогда может иметь, если у него настоящее сердце. Я поднимаю этот маленький бокал за большое сердце нашего друга товарища Левашова. Мы знаем — оно сейчас целиком занято замечательным товарищем Наташей. Но пусть в нем найдется совсем маленькое местечко и для нас, его друзей, и для всего остального человечества!
Прежде чем произнести тост, Шуров некоторое время стоял молча. Говорил он негромко, и приходилось напрягать слух, чтоб расслышать его.