Пригласили эстрадный оркестр, подготовили концерт самодеятельности, устроили беспроигрышную лотерею — книги, куклы, одеколон, разные забавные сувениры.
О том, что Новый год они будут встречать на этом вечере, Левашов условился с Наташей заранее. Однако радость предстоящего праздника омрачалась для него по многим причинам. Его беспокоило, каким будет это первое их появление на людях — ведь до сих пор они всегда проводили время вдвоем, — понравится ли его подруга Цурикову и Розанову, и понравятся ли они ей, и, наконец, переживал за Наташин наряд. Он знал бедность ее туалетов и боялся, что она окажется хуже всех одетой и что это испортит ей настроение. Ведь женщины, даже те, которые более или менее равнодушно относятся к своей одежде, новогоднему платью придают особое значение. Об этом говорил пример многих знакомых девушек. В конце концов он уговорил себя, что это дело Наташи, как она будет одета, ему же все равно, приди она хоть в тулупе и лаптях. Ему важна Наташа, а не то, в чем она будет одета.
День 31 декабря выдался сухим и морозным. На улицах снега почти не было; его убрали с тротуаров, раскатали колесами машины на мостовых.
«Съезд гостей», как торжественно значилось в пригласительном билете, назначался на 23 часа. В этот час Дом офицеров уже сиял огнями, оттуда доносились звуки оркестра, в вестибюле звучали приветственные возгласы.
Левашов зашел за Наташей, по традиции она вышла к «их» скамейке, и они поехали в училище. На ней была недорогая меховая шубка, какие продаются в любом универмаге, зимние туфли на каучуковой подошве, в руках большая сумка. Когда они вошли в сияющий огнями вестибюль и направились к гардеробу, Наташа вдруг шепнула ему:
— Сдай шинель и подожди меня у лестницы, я не хочу, чтоб ты видел, как я вожусь тут. Хочу сделать сюрприз.
Левашов разделся и послушно направился к лестнице. Мимо него шли красивые девушки в нарядных платьях, расфранченные курсанты. А вот и сам начальник училища полковник Одинцов, высокий, могучий, с пестрой колодкой орденов на широкой груди. Он шел один — такова была традиция. Одинцов всегда встречал Новый год с курсантами и, посидев часок, уходил праздновать домой. При этом он не имел определенного места, а подсаживался на несколько минут то к одному столику, то к другому; смеялся, шутил и был очень демократичен. В училище его любили и уважали.
Появился Розанов со своей «дамой» — хрупкой брюнеткой в очках, которые придавали печальное выражение ее лицу.
Представив ей друга, он спросил:
— А где?..
Но Левашов перебил его:
— Сейчас придет, красоту наводит.
Вот и Цуриков. Его спутница была противоположностью розановской — полная блондинка, румяная и восторженная. Впрочем, Цуриков пригласил ее, чтобы не быть одному.
Цуриков тоже представил Левашова и тоже спросил:
— А где?..
Левашов хотел было ответить, но в этот момент Цуриков незаметно подтолкнул его локтем.
Левашов машинально проследил за взглядом товарища. Вверх по лестнице поднималась Наташа.
Она была удивительно красива. В длинном золотистом парчовом платье с глубоким вырезом, в золотистых туфельках, она вся словно светилась; волосы ее на этот раз не были заплетены в косы и блестящими в ярких огнях волнами спадали до талии.
Он не только никогда не видел ее такой красивой, но даже никогда не предполагал, что она может быть такой.
Все оглядывались на Наташу. Цуриков до боли сжимал Левашову локоть, а тот так и стоял, молча глядя на нее.
Наташа подошла, невозмутимо взяла его под руку и сказала:
— Я заставила ждать? Ты прости…
При виде этой сцены Цуриков едва не упал с лестницы.
Наконец Левашов пришел в себя, путаясь в словах, познакомил Наташу со своими друзьями и их спутницами. Они направились к своему столику.
Едва успели сесть — наступил Новый год. Наступил, как обычно, в звоне бокалов, в криках, возгласах, в той веселой застольной суете, в которой обычно он приходит к людям.
Постепенно праздничное веселье захватило всех. Левашов все время танцевал с Наташей; Розанов за столом вел с печальной брюнеткой какой-то очень интересный, но, видимо, далекий от новогодних тем разговор. Цуриков кружился в вальсе со своей восторженной партнершей, немного пугаясь ее бьющего через край темперамента.
Во время одного из перерывов, когда музыканты удалились на отдых, к столику друзей подошел полковник Одинцов. Нетерпеливым жестом усадив вскочивших курсантов и познакомившись с их спутницами, он заговорил своим знаменитым на все училище и, пожалуй, даже на весь округ басом: