Гоцелидзе переворачивается на спину и стреляет из ракетницы. На несколько секунд красная звездочка повисает над лесом и, бледнея, оставляя за собой легкий дымок, скатывается за верхушки деревьев.
Резко вспарывают воздух пулеметные очереди, трещат автоматы, с грохотом рвутся гранаты, продолжает выть сирена, слышны громкие выкрики.
Пока взводы Власова и Томина забрасывают гранатами помещение охраны, гасят прямыми попаданиями прожектора на вышках и «уничтожают» часовых, Гоцелидзе со своими минерами занят самым главным делом.
Спокойно, неторопливо, не теряя ни секунды, десантники минируют установки, ракеты, машины, раскатывают детонирующий шнур.
Над лесом взвивается зеленая ракета.
Стрельба и взрывы начинают стихать. Саперы Гоцелидзе уже не ползком, а бегом устремляются обратно к проходам в ограждении и минном поле.
Достигнув опушки, они включают подрывные машинки. Звучат четкие, громкие хлопки условных взрывов. Если бы все происходило на деле, то огненные фонтаны поднялись бы, наверное, высоко над лесом подобно огромным красным деревьям.
Но здесь и хлопков достаточно. Среди всеобщего хаоса разрушения, среди «убитых» и «раненых», не обращая внимания на стрельбу и взрывы, спокойно во весь рост расхаживают офицеры с белыми повязками на рукаве — посредники из штаба округа, прибывшие на объект несколько дней назад якобы как проверяющие службу и только сейчас, при первых выстрелах, надевшие свои повязки.
В условном месте рота собирается и начинает организованный отход.
Офицеры подводят первые итоги.
Задание командования выполнено — пусковые установки и ракеты «противника» уничтожены. Разгромлены командный пункт, узел связи, помещение охраны и другие объекты. Потери: одиннадцать «убитых» и шесть «тяжелораненых». Среди «убитых» оказался и Рудаков, который смело бросился в атаку на одну из вышек и тут же был выведен из строя посредником. «Убитые» остались на объекте в ожидании вертолетов, а «раненых» десантники несли с собой.
Капитан Кузнецов повел свою роту к «линии фронта», казалось бы, не кратчайшим путем, а, наоборот, в глубину расположения «противника». Он рассчитывал таким образом обмануть преследователей и, сделав большой круг, вернуться к «линии фронта» и перейти ее. Этот маневр требовал от десантников предельного напряжения сил — продовольствие кончалось, они были утомлены, некоторые имели ушибы и легкие повреждения, да тут еще и «раненые» на руках. Двигаться надлежало в максимальном темпе, соблюдая все меры предосторожности, так как «противник» наверняка организует преследование.
Не успели пройти и десяти километров, как над лесом стремительно пронеслись десятки вертолетов. «Противник» выслал подкрепление к объекту, и теперь вертолетный десант будет ждать сообщения разведки о местонахождении отряда Кузнецова. Если только обнаружат, им несдобровать. И действительно, вскоре над деревьями закружились разведывательные вертолеты. Правда, они в основном обследовали участок по направлению к «фронту», но и здесь, в противоположной стороне, десантники не чувствовали себя в безопасности.
Капитан Кузнецов вел свой отряд форсированным маршем. Шли быстро и бесшумно, часто меняя носильщиков, тащивших «раненых», выслав вперед боевое охранение, тщательно обходя лесные прогалины. Казалось, откуда брались силы у этих измученных бессонной ночью, трудным «боем», многокилометровыми маршами людей. А силы не убывали и не было отстающих.
За день прошли более тридцати километров и остановились лишь затемно возле лесной реки. Кузнецов приказал переправляться немедленно, не откладывая до утра. Под покровом темноты, прислушиваясь к далекому рокоту вертолетов, преодолели вплавь неширокую, но достаточно глубокую речушку. Выбрали густую чащобу и расположились на отдых.
Костров не разводили, мокрую одежду не снимали, на теле она высыхала быстрее. Неприкосновенный запас был поровну разделен между всеми десантниками.
И снова Левашов вызвал комсгрупоргов в штабную тщательно зашторенную палатку, где горел фонарь, и строго спросил:
— Боевые листки выпущены?
— Так какие же листки, товарищ гвардии лейтенант? — изумился Прапоров. Голова у него была перевязана, щеки ввалились, глаза лихорадочно блестели, он простудился еще на первой переправе, а сейчас, вымокнув до нитки, никак не мог унять дрожь.
— Их впотьмах не прочтешь, — заметил практичный Онуфриев.
И только Букреев спокойно доложил: