Он опять испытывал непонятную раздражающую робость. Казалось бы, все ясно. И все-таки он ни в чем не был уверен. Но Наташа ответила:
— Да, конечно, — и неожиданно добавила: — Если ты этого хочешь.
— То есть как, если я хочу? — растерянно спросил Левашов. — А ты сама? Тебе что, это безразлично?
— Нет. Совсем нет. Но в этом я условий не ставлю. Будет так, как решишь ты.
Он не нашелся, что сказать. Как решит он! А как еще он может решить, если это самая главная его мечта.
— В общем, можем здесь жить, если, конечно, тебя устраивает, во всяком случае пока меня не переведут в другой гарнизон.
— А тебя должны перевести?
— Да нет, но наше дело военное — нынче здесь, завтра там…
— Да, ты прав, — задумчиво сказала Наташа, — такова у военных жизнь. — И, помолчав, тихо добавила: — И у их жен.
— Значит, сегодня мы пойдем подадим заявление. — Теперь уже он распоряжался. — Через десять дней сыграем свадьбу. Эти дни ты будешь жить здесь. Хозяйка тебе понравится, увидишь, какая она милая старушка. Правда, иногда странные вопросы задает, но не обращай внимания…
— Не бойся, мы с ней найдем общий язык, — перебила Наташа.
— Не сомневаюсь. Но особенно не слушай ее. Знаешь, старый человек… Вот. А я буду жить в казарме, но каждый вечер буду приходить, если вырвусь.
— Почему?
— Что «почему»? — не понял Левашов. — Иногда и не вырвешься. У меня в роте место есть, не беспокойся, все удобства. Это ведь ненадолго, только до свадьбы…
— А почему ты не можешь жить здесь? — Он внимательно посмотрел на нее. — Ну что ты так смотришь? Ты думаешь, если я люблю человека, для меня играет какую-то роль штамп в паспорте?
Щеки ее заметно порозовели, но она не опускала глаз. Потом резко повернулась и вышла на балкон. А он стоял и смотрел ей вслед. Наверное, всю жизнь она будет вот так преподносить ему неожиданности.
— Я хочу есть, — сказала Наташа, возвращаясь с балкона. — У тебя найдется съестное?
— Еще бы! — радостно воскликнул он. — Сейчас я тебя удивлю. Я жутко хозяйственный мужик! С таким мужем — ни забот, ни хлопот. Заменяет стиральную машину, посудомойку, плиту, холодильник…
— Вот холодильник не надо, — серьезно заметила Наташа.
Левашов расхохотался. Радостное, счастливое настроение вернулось к нему, вытеснив недоумения и тревоги. Она здесь, его Наташа, его любимая, она приехала совсем, навсегда, будет его женой, они станут счастливы, никогда не расстанутся! Она хочет есть, и он накормит ее, черт возьми, недаром они с Шуровым старательно набивали холодильник! Эх, жаль нет друга, с ним бы разделить эту радость.
Он сновал между кухней и комнатой, громко и весело расхваливая свои хозяйственные способности, свой завидный аппетит, свою квартиру и хозяйку, соседний обильный рынок и военторговскую столовую. Наташа тем временем заперлась в ванной и вышла оттуда, посвежев, смыв дорожную усталость. Она вытерла губную помаду, распустила волосы, которые по-прежнему золотисто блестели, но доходили лишь до плеч. Косы не стало.
Наташа стояла у стола спиной к Левашову, когда с банкой маринованных огурцов в одной руке и бутылкой шампанского в другой он остановился на пороге.
Не оборачиваясь и словно читая его мысли, Наташа сказала:
— Ладно. Отращу снова. Обещаю тебе.
Он подошел к ней и нежно поцеловал в завиток на затылке.
Они сели за стол, с пробочной пальбой открыли шампанское и дружно налегли на закуски. То, что обедали они в одиннадцать утра, их вовсе не трогало. Они проголодались. Они были молодыми, здоровыми, сильными. Были влюблены друг в друга и безмерно счастливы. Выпитое шампанское озорно ударяло в голову.
Что еще нужно молодым для полного счастья?!
Наташа уплетала за обе щеки, щедро расхваливала заготовленную им снедь. А он подробно и увлеченно рассказывал обо всем, что произошло за время их разлуки. При этом совсем не упоминал о бесчисленных письмах, которые посылал ей, о своих сомнениях и терзаниях. Ничего этого никогда не было. Это утро, этот обед словно стерли в одно мгновение все горькое, все мучительное, пережитое за последнее время.