На самом деле была только развеселая служба, с массой смешных эпизодов, в окружении симпатичных начальников и старательных солдат. Чем дольше он рассказывал, тем все выглядело в его устах легче, веселее, интереснее и беззаботнее. Прямо не жизнь, а сплошная масленица.
Наташа смеялась над его рассказами, иногда перебивала вопросами, а порой вставляла свои комментарии. Чувствовалось, что все это искренне интересует ее, и хотя она отлично понимает преувеличенную оптимистичность изложения, но радуется за Левашова, за то, что он доволен службой, увлечен, что у него все идет хорошо.
Левашов откупорил вторую бутылку шампанского, притащил фрукты, конфеты. Наташа вынула из вазы цветок, приколола к волосам. Щеки ее раскраснелись, она чаще смеялась, захмелев то ли от шампанского, то ли от счастья…
Внезапно оба замолчали и некоторое время сидели, не говоря ни слова. Потом Наташа встала, вздохнула, как вздыхает человек перед тем, как совершить что-то очень важное, быть может, самое важное в жизни. Она подошла к нему, не опуская взгляда, обняла за шею…
Так она стала его женой. За десять дней до свадьбы. Без штампа в паспорте.
Они долго лежали на диване, возле уставленного тарелками и бутылками стола, возле аккуратно, по-военному заправленной постели.
В раскрытую балконную дверь проникал живительный аромат нагретой земли, разомлевших тополей, дальних полей. Неумолчно щебетали птицы. Сквозь густую листву пробивались солнечные лучи, виден был клочок синего неба. Легкий ветерок шевелил занавески, покачивал цветы в вазе.
Они, наверное, лежали бы так до самого вечера, до следующего утра.
Но громкий стук в дверь разбил тишину.
Еще не понимая, что случилось, Левашов уже был на ногах. На мгновение он замер, прислушиваясь. Стук повторился, настойчивый, торопливый. Потом раздался звонок, словно стучавший только сейчас нашел кнопку.
Левашов торопливо оделся, на ходу застегивая китель, выбежал в переднюю.
Все это время Наташа не шевелилась. Она не стала одеваться, даже не прикрыла своей наготы… Она продолжала лежать, чему-то грустно и насмешливо улыбаясь…
Левашов открыл входную дверь. На пороге стоял связной.
— Товарищ гвардии лейтенант, вас вызывают в роту, — шепотом, словно догадываясь, что нельзя в эту минуту кричать, доложил он.
— Сейчас иду.
Солдат приложил руку к берету и, громко стуча подкованными сапогами, стал спускаться с лестницы.
Левашов вернулся в комнату.
Ну почему? Почему именно сейчас? Несколько воскресений подряд никто не вызывал его в роту, а вот сегодня он потребовался! Он испытывал странное чувство — он страшно злился. Но на кого? На Кузнецова, на майора Субботина? Кто кроме них мог его вызвать?
Он торопливо опустился на колени рядом с диваном.
— Прости, Наташа, меня вызывают…
— Не надо, Юра, — она взъерошила ему волосы, — не надо. Тебя всю жизнь будут вызывать, такова уж военная служба. И никогда не извиняйся. Я знала, на что шла.
Он поцеловал ее, вышел из комнаты, вернулся, еще раз поцеловал и побежал в роту…
Вызывал его замполит батальона майор Субботин. Он был мрачен. Сесть, как обычно, не предложил.
— Товарищ Левашов, рядовой Рудаков ведь из вашей роты?
— Так точно, товарищ гвардии майор.
— Военная прокуратура срочно затребовала на него характеристику. Сколько времени нам нужно, чтобы ее написать? Два часа хватит? Кузнецов сегодня отсутствует. Вы сами и подпишите.
— Так сегодня же воскресенье, — слабо возразил Левашов. Ох как не хотелось ему писать эту характеристику, да еще без Томина, без Кузнецова, да и замкомвзвода, видимо, в увольнении, а уж Прапоров, комсгрупорг, точно отпущен, Левашов это знал.
Майор Субботин невесело усмехнулся.
— Мы же вот с вами трудимся. Думаете, в прокуратуре такого не бывает? Тем более мы же виноваты, запрос у нас провалялся, а завтра должен быть у них.
Скрепя сердце Левашов отправился в роту.
Дежурный громко доложил. Левашов привычно прошелся вдоль коек, вынув платок, потер стекло окна — чистое ли, — потрогал замок оружейной комнаты.
В казарме было пустынно. Многие ушли на стадион — там проходил ответственный матч на первенство гарнизона, — некоторые были в увольнении. Оставшиеся занимались кто чем: пришивали пуговицы, гладили форму, писали письма, читали.
В ленинской комнате комсгрупорг третьего взвода Онуфриев с тремя солдатами готовили стенд для комнаты боевой славы…
Левашов прошел в ротную канцелярию, сел за стол, положил перед собой ручку и бумагу и задумался.