Что писать?
А между тем он знал о Рудакове то, чего не знали другие. Конечно, если солдат совершил преступление, какое значение может иметь его поступок, вызвавший симпатию Левашова? Но ведь то, что он совершил преступление, пока не доказано. А раз не доказано — человек не виноват. Так и Шуров говорит, а уж он знает законы Возможно, как раз эта характеристика и нужна следователю, чтобы более полно составить себе мнение о подозреваемом. Они ведь там все учитывают, как это говорится, совокупность фактов, что ли…
Недаром Шуров говорил с солдатами первого взвода, да и к нему, Левашову, неофициально подъезжал. Но хорош друг называется! С ним разговаривает, а запрос на характеристику, оказывается, уже давно послал.
Так что же писать?
Его смущало, что мнение комсгрупорга, мнение многих других товарищей о Рудакове было отрицательным. Они утверждали, что тот любит пустить пыль в глаза начальству, что он охотно признает свои ошибки, но, по их мнению, неискренне. Неужели все другие ошибаются, а лишь он, Левашов, прав? Вся рота идет не в ногу, один офицер — в ногу! Но ведь они не знали всего того, что было известно ему. Имеет ли он право не сказать о проступке и последующем признании, характеризующем Рудакова, с одной стороны, отрицательно, а с другой — положительно. Он, как заместитель командира роты по политчасти, обязан принять во внимание все. Все, что знает сам и чего, быть может, не знают другие. Коль ставит под характеристикой свою подпись, он за нее отвечает своим авторитетом.
Левашов решительно придвинул лист бумаги и принялся писать.
Он изложил все, как думал, честно, без утайки упомянул об отрицательном отношении коллектива, но добавил и то, что есть все основания считать искренним признание Рудаковым своих ошибок. Перепечатал, подписал и пошел оформлять.
Когда курьер с характеристикой отбыл в прокуратуру, Левашов почувствовал облегчение. К нему вернулось хорошее настроение.
Весело насвистывая, он спешил домой, где его ждала Наташа. Теперь его комната стала действительно домом. Отныне, куда бы ни закинула его служба, он будет возвращаться домой!
У проходной сменился наряд.
— Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант! — его бодро приветствовал дежурный сержант.
— Здравствуй, — ответил Левашов, рассеянно прикладывая руку к козырьку.
— Ну как вы тогда, разобрались с этим артистом? А, товарищ гвардии лейтенант?
Левашов остановился. Где он видел этого сержанта? Да это же Воронов, так, кажется, его фамилия! Тот самый, что сообщил ему о поступке Рудакова. Только тогда он был в шапке и в шинели, а теперь в фуражке, не мудрено не узнать.
А сержант весело продолжал:
— Ох и фрукт! Я его аккурат после вас встретил, как вам доложил. Только отошел — смотрю, он топает. «Что ж ты, друг, — говорю, — свой взвод позоришь?» Рассказал, что на лыжне дежурил и видел все его свинство. Он и в ус не дует, идет себе, будто слон. Разозлился, помню. Кричу ему: «Учти, я твоему лейтенанту обо всем доложил, он тебе сделает бенефис!» Обернулся он, поверите, товарищ гвардии лейтенант, ну будто столбняк на него напал! Потом припустился к вам, аж земля затряслась! — Сержант весело захохотал. — Небось виниться побежал. Я тогда так и подумал.
Вот как, значит, обстояло дело! Вот какова причина бурного раскаяния Рудакова! Действительно, артист, провел его, как рядового зрителя. А он, замполит, поверил, развесил уши, едва не прослезился от умиления… И все пытался оправдать Рудакова, когда ему старались раскрыть на этого подлеца глаза.
Да, одного человека можно обмануть, но коллектив не обманешь… А характеристика уже ушла за его подписью! Надо что-то делать, пойти к капитану Кузнецову, к майору Субботину, в прокуратуру!.. Нет, надо разыскать Шурова, вот кого! Все ему рассказать — ведь характеристика придет к нему, — в крайнем случае написать официальное заявление. Так или иначе, но прежде всего надо посоветоваться с Шуровым.
Он взял себя в руки. Уж коли совершил ошибку, надо постараться толковее исправить ее; в конце концов, дело не в характеристике — ничего особенного он там не написал, Рудакова вовсе не расхваливал. Урок в другом. Надо верить людям, но не надо слепо доверять на слово. И уж никогда не идти на компромиссы с совестью, пусть даже на самые маленькие…
Левашов знал, что сегодня Шурова нет в городе и раньше завтрашнего дня поговорить не удастся. Он опять заторопился домой, и при мысли о Наташе, которая его ждет, к нему снова возвращалось спокойствие.
Когда он вошел в дом, то увидел, что она успела навести в нем свой порядок. Желтые чемоданы были разобраны и водворены на гардероб, посуда вымыта, стол накрыт. Сама она в симпатичном халатике стояла на балконе. Она прозевала его возвращение, услышала только, когда он завозился, снимая ремень и сапоги. Вошла в комнату, ожидающе взглянула на него, но ничего не спросила.