Мать вашу, ну и американские горки. Как с таким вообще совладать-то?
— А теперь давай ещё раз. На этот раз не так быстро, отпускай потихоньку. Осторожно, как воздушный шарик на веревке. По чуть-чуть.
Мне приходится отдышаться, прежде чем снова вернуться к простому ощущению силы. Теперь я побаиваюсь трогать это вообще.
— Ты этим управляешь, а не наоборот, — успокаивает меня жрица. — Ты — главный. Просто не думал о том, что нужно удержать. И насколько.
— А если не получится удержать?
Она молчит долгие секунды, глаза её темнеют, голос становится совсем тихим:
— Тогда ты умрёшь.
Ох, хтонь меня забери, лучше бы она продолжила говорить про воздушные шарики. Но, как ни странно, именно это меня и успокаивает окончательно. Силу с кожей не снять, так что остается принять факт того, что она есть.
И я начинаю раскручивать силу медленно, как клубок запутавшихся ниток. Когда я теряю физическое ощущение, то вспоминаю желанный кусок мяса. Помогает сразу.
Н-да, какая-то гастрономическая магия у меня получается.
Жрица больше ничего не говорит и опять отворачивается к окну. Так что я позволяю себе пыхтеть и кривляться. От этого немного легче, чем просто понимать, что всё происходит только в моей голове.
Плечи женщины чуть заметно подрагивают. Она там что, ржёт надо мной? Или плачет от отчаяния? Плюнув на эту загадку, я сосредотачиваюсь на своей.
Кусок мяса привязан к веревке шарика и мне надо его не упустить. Чувствую, хрен я избавлюсь теперь от этих дурацких ассоциаций. А фраза «запахло жаренным» и вовсе обретает для меня конкретный смысл.
Не знаю сколько я ловлю свой ужин, желудок уже скручивает от ноющей боли. Но я добиваюсь сплошного свечения, не расползающегося дальше тела.
Ну, не совсем сплошного. Кое где виднеются дыры, я стягиваю их, уже почти рыча. Но они тут же появляются в другом месте. Как игра по ловле суслика, выскакивающего из нор.
Я прихожу в себя от женского голоса, начисто забыв про Софию. Та внимательно рассматривает мой магический дуршлаг.
— Очень хорошо. Ты и сам не понимаешь, но последний час ты латаешь прорехи, не думая об удерживании. Ты решил эту задачу, принял это, и приступил к следующей. Молодец.
— А?
Всё схлопывается вместе с дырами, сусликами, шариками и недоступными отбивными. Будто и не было ничего. Я тянусь к силе — нет, всё на месте.
— Теперь только постоянная практика, — жрица улыбается, по-настоящему, тепло и открыто. — И это важно, Белаторский. Доведи до автоматизма, чтобы ничто не смогло отвлечь тебя. Ни грохот битвы, ни оторванная нога.
Да ну что с ней такое? Всё нормально было, милая бабушка, и тут на тебе. Оторванные конечности. Но мою радость не омрачить даже такими сценами.
— Спасибо! — от души говорю я.
И вдруг вижу, что небо за окном окрасилось в розовый. Уже закат? Сколько времени прошло, колотить их за ногу? Тело тут же отзывается ноющей болью, а живот скручивает уже резью.
— Всё нормально, — продолжает успокаивать жрица. — Но в первое время тебе не стоит заниматься одному. И по этой причине тоже.
Так я за несколько часов не смог даже заштопать одну дырку? Я расстраиваюсь, но тут же беру себя в руки. Дело сдвинулось с мёртвой точки, это главное. Как там говорил тот скрипучий капюшон? Потом порефлексируешь.
— Езжай домой, подкрепись и отдохни. Выспись хорошо. Это не забота, необходимость. У тебя будет уходить колоссальное количество энергии. Не будет сил — не справишься. До завтра, Игорь.
Ну наконец-то хоть по имени обратилась. Я киваю и еле поднимаюсь с дивана. Тело затекло, но мышцы болят так, словно я в планке стоял несколько часов, а не голову напрягал. То есть, ноет равномерно всё.
Верховная, попрощавшись тут же садится за стол и перестает обращать на меня внимание. Меня провожает та же невзрачная женщина, что и встречала. С Ярославом я связываюсь, только когда оказываюсь на улице.
Воздух — вкусный, тёплый, летний, вдыхает в меня немного сил. Да и вообще на улице становится полегче, чем в закрытом помещении. Может мне практиковаться на лужайке в нашем парке?
Ждать мне приходится не долго. Я безошибочно слышу приближение «Мустанга» брата по визгу тормозов и хаотичным гудкам машин.
Яр выглядит раздражённым и немного помятым, так что домой мы едем молча. Я извиняюсь и получаю в ответ только кивок. Мол, принято, отстань.
Зато в особняке я отрываюсь за ужином. Перехватываю Славу и так жалобно прошу огромный кусок мяса, что заставляю её рассмеяться.
И, к своему счастью, ужинаю я раньше всех, а поэтому один. Можно не думать о манерах, которых я не знаю. И светских разговорах за столом, о которых я знаю ещё меньше.