Расстались мы с Чуковским летом 23-го года, когда я уехал погостить к отцу в Донбасе.
Разногласий у нас не было. Если выговаривал он мне, то я сносил. А он со своей повышенной чувствительностью чуял, конечно, как бережно, с каким почтением я к нему отношусь. Словно к стеклянному. Он нередко повторял, что я не секретарь, а благодетель, но оба мы понимали, прощаясь, что работе нашей совместной пришел конец. Есть какой-то срок для службы подобного рода[30]. И я удалился из полосы отчуждения.
Только перед самым уже отъездом заспорили мы по поводу статьи его о Блоке[31]. Мне казалось, что поэт, сказавший об имении своем, сожженном крестьянами, «туда ему и дорога», — заслуживает более сложного разбора. Спор этот Корней Иванович запомнил. Когда я уже уехал, он сказал Коле, что гонорар за статью о Блоке переведет мне. Однако, не перевел.
По возвращении моем мы встречались довольно часто, и Корней Иванович бывал добр ко мне, со всеми оговорками, вытекающими из особенности его натуры.
Кончая редактировать одно из изданий книжки «От двух до пяти», Чуковский сказал мне, что, прочтя кое-какие изменения и добавления к ней, я буду приятно поражен.
Дня через два мне случайно попались гранки книжки. И я прочел:
«В детскую литературу бросились все, от Саши Черного до Евгения Шварца».
По правде сказать, я вместо приятного удивления испытал некоторое недоумение. Впоследствии он заменил фразу абзацем, который и остается до сих пор, кажется, во всех переизданиях. Там он спорит со мной, но называет даровитым, что меня и в самом деле поразило.
Все анекдоты о вражде его с Маршаком[32] неточны. Настоящей вражды не было. Чуковский ненавидел Маршака не более, чем всех своих ближних.
Просто вражда эта была всем понятна, и потому о ней рассказывали особенно охотно.
Во время съезда писателей, узнав, что Маршак присутствовал на приеме, куда Чуковский зван не был, этот последний нанес счастливцу удар по своей любимой системе.
— Да, да, да, — пропел Чуковский ласково. — Я слышал, Самуил Яковлевич, что вы были на вчерашнем приеме, и так радовался за вас, вы так этого добивались[33].
Встретив в трамвае Хармса[34], Корней Иванович спросил его громко, на весь вагон:
— Вы читали «Мистера Твистера»?
— Нет, — ответил Хармс осторожно.
— Прочтите! — возопил Корней Иванович. — Прочтите. Это такое мастерство, при котором и таланта не надо. А есть куски, где ни мастерства, ни таланта:
«Сверху над вами индус, снизу под вами зулус» — и все-таки замечательно[35].
Так говорил он о Маршаке.
Зло?
Да. Может так показаться.
Пока не вспомнишь, как относился этот мученик к самым близким своим. К своему первенцу, например.
Во время войны я привез Корнею Ивановичу письмо от Марины, жены его старшего сына. Она рассказывала в нем чистую правду. Ей удалось узнать, случайно, что Коля сидит без работы, в части, где газеты нет и не будет, под огнем, рискуя жизнью без всякой пользы и смысла. Она просила, чтобы Корней Иванович срочно через Союз хлопотал о переводе Коли не в тыл, нет, а в другую фронтовую часть.
Мы встретились с Корнеем Ивановичем в столовой Дома писателей, во втором этаже, где кормили ведущих и приезжих.
Я спросил Корнея Ивановича о письме.
К ужасу моему, лицо исказилось на знакомый лад. Судорожное самоубийственное желание укусить ясно выразилось в серых глазах, толстых губах. И этот мученик неведомого бога, терзаемый недоброй своей силой, запел, завопил, обращаясь к старику Гладкову[36], сидящему напротив:
— Вот они, герои. Мой Николай напел супруге, что находится на волоске от смерти, и она молит: спасите, помогите! А он там в тылу наслаждается жизнью.
— Ай, ай, ай! — пробормотал старик растерянно. — Зачем же это он?
Вот как ответил Корней Иванович на письмо о находящемся в опасности старшем своем сыне. Младший его — следует помнить об этом — к тому времени уже погиб на фронте. Нет, я считаю, что Маршака Корней Иванович скорее ласкал, чем кусал.
В апреле 52-го года, слушая доклад Суркова на совещании по детской литературе[37], я оглянулся и увидел стоящего позади седого, стройного Корнея Ивановича. Ему только что исполнилось семьдесят лет, но лицо его казалось тем же свежим, топорным, и неясным, особенным. Конечно, он постарел, но и я тоже, дистанция между нами сохранилась прежняя. Все теми же нарочито широкими движениями своих длинных рук приветствовал он знакомых, сидящих в разных концах зала, пожимая правую левой, прижимая обе к сердцу.
30
Cр.: «Всегда у него были помощники. Они бегали в библиотеку за воспоминаниями, сверяли тексты, возились с корректурами, занимались письмами читателей. Частенько приходилось выполнять и кое-какие домашние поручения… Огромная личность его как бы поглощала помощника — всего целиком. Не все могли это выдержать. И они часто сменялись» (ВОСПОМИНАНИЯ, с. 147. Воспоминания М. Н. Чуковской). «Он ищет себе помощника. Кажется, у него больше трех месяцев никто не удерживается» (там же, с. 214, воспоминания К. И. Лозовской). Лишь последняя помощница Чуковского — К. И. Лозовская проработала у него 16 лет.
31
Речь, видимо, идет о статье К. Чуковский. ВОЗМЕЗДИЕ. — «Жизнь искусства», 1923, №№ 47 и 48.
32
Маршак Самуил Яковлевич (1887–1964) — поэт, переводчик. С 1922 — организатор советской детской литературы. В разные годы — председатель секции детских писателей ССП, председатель комиссии по детской литературе ССП и т. д. В 1924-37 — главный консультант (фактически руководитель) детского отдела Госиздата в Ленинграде («маршаковская редакция»).
33
Возможно, речь идет о приеме 26. 12. 1954 в Большом Кремлевском дворце после окончания Второго съезда советских писателей. И на Первом, и на Втором съездах Маршак, в отличие от Чуковского, избирался в правление ССП.
34
Хармс (Ювачев) Даниил Иванович (1905–1942) — поэт, прозаик, драматург. В конце 1920-х — член группы ОБЭРИУ. В 1930-е годы публиковал только детские произведения. Арестован в августе 1941, умер в ленинградской тюрьме от голода. Значительная часть творческого наследия Хармса в СССР не опубликована.
35
Поэма Маршака МИСТЕР ТВИСТЕР впервые была опубликована в журнале «Еж» (1933, № 5). Цитированные Чуковским строки на самом деле выглядели так: «Номер над вами снимает индус, номер под вами снимает зулус». В окончательном варианте индус был заменен на монгола, а зулус на мулата и креола (см.: С. Я. Маршак. Соч., т. 2. М., 1958, с. 211).
36
Гладков Федор Васильевич (1883–1958) — прозаик. Чл. КП с 1920. Характерно, что Шварц называет Гладкова стариком, хотя тот на 1 год моложе Чуковского.
37
Доклад Алексея Александровича Суркова (р. 1899, чл. КП с 1925, в 1952 — заместитель Генерального секретаря ССП) был прочитан на Всесоюзном совещании по вопросам детской литературы 14. 04. 1952. Опубликован с сокращениями в «Литературной газете» 15. 04. 1952.