Странник подтащил лицо Странника к своему:
- Как собирался отделаться от меня, гадёныш? Задумал сменять брата на повышение? Ещё звезду на погоны нацепить? Подполковник юстиции Степанов, звучит!
- Я ничего не задумал. Командировка совпала. Отпусти, дышать трудно!.. Ты, Сергей, перешёл черту, - тяжело дышал Степанов.
- Нет, Валера, я сделал свой выбор. Я хочу жить по справедливым понятиям, а не впаривать лохам законы, которые вы сами, власть, не соблюдаете. Я работал в прокуратуре, вёл дело по комбинату Манцевича. Когда Манцевич выдвинулся в мэры, Бурденко – муж твоей и моей племянницы, городской прокурор, дал приказ: всё по Машиностроительному прикрыть. А Манцевичу явная весёлая хозяйственная статья светила! У вас – наверху один и тот же человек сегодня вор, и его место в тюрьме, завтра – порядочный гражданин и образец обывателям. Потом прислали вводную из Москвы – расследование по нецелевому использованию средств на Машиностроительном комбинате продолжить. Причина – не честь и справедливость, понятия у вас устаревшие, а некий московский в ейские мэры намылился, заводы у нас скупал. Надо было ему Манцевича замазать как конкурента. Мы, прокурорские шестёрки, опять копать. Манцевича сняли с должности. Бурденко выдал подписку о невыезде. И вдруг – опросы, общественное мнение показывает: Манцевич на выборах скорей всего и убедительно победит… Когда победа Манцевича стала очевидной, Бурденко тут же с ним снюхался, будто и сажать никогда не собирался. Прибежал с преждевременными поздравлениями. Нужно же себя в прокурорском кресле сохранить! Место хлебное… У меня же и моего непосредственного начальника, Володьки, кто дело вёл, по молодости была честь. Хватит, один раз под Бурденко легли! Доказательства на Манцевича чересчур рисовались очевидными. И звёзд нам захотелось. Не пошли мы на попятную, как Бурденко велел, не прикрыли дело. Мы с Владимиром написали жалобу на Бурденко в областную прокуратуру. Я её лично отвёз и зарегистрировал по форме. В ту же ночь полезли мы с Володькой выемку на комбинат в кабинете Манцевича. Правда, санкции у нас не было. Понтами через проходную шли. Вскрыли сейф, бумаги извлекли железные. Манцевичу была бы крышка, да и городскому прокурору Бурденко, его прикрывавшему. Родственничек!.. Подонки успели созвониться. Охрана им сообщила, когда мы в кабинете опись составляли. Мы выходим, нас с комбината – не пускать. Возникает перепалка, драка, мы – бежать. Гады стреляют. Володька смертельно ранен. Умер в больнице. Изъятые нами документы растворились. А Володька друг мне был. Тоже чуждое понятие? Хоть и начальник. К восьми утра отпечатали на меня служебное расследование. Подбросили мне в сейф и пистолет с отпечатками пальцев известного подкормленного москвичами и без вести пропавшего во время предвыборной кампании журналиста. Заказные статьи писал против Манцевича, городского прокурора, других отцов…
Якобы отпечатки доказывали, что журналист боролся со мной. При обыске на квартире у меня нашли и наркотики. Называется, букет криминальной бабушки. Cсослуживцы в прокуратуре коллективное письмо против меня подписали. И такой я, и эдакий. Не без них обошлось недостающие мне «вещдоки» подсунуть… - Странник нехорошо засмеялся.
- И тогда ты перекосил сослуживцев? Ранил даже племянницу.
- Надюха случайно в отдел зашла. Я был нас взводе. Её не разглядел… За Володьку по хорошему надо Манцевича и Бурденко валить, а не этих дешёвых ублюдков. Бурденко, как чувствовал, в тот день на работу не приехал. Я хотел отложить. Тут один сослуживец меня словом задел и понеслось.
Странник ослабил хватку, и Степанову удалось чуть отодвинуться.
- Чувство справедливости погнало тебя в воры?.. Ты хвастаешь «понятиями», а по ним не можешь ходить в авторитете… Разве что - «танком».
- С таким братом – да. С такой роднёй.
Оба замолчали. Посвист птиц и кваканье лягушек нарушало тишину. Заморосил мелкий дождик, редкий в этих суровых краях.
Капли текли по лицу. Странник радовался дождю. Дождь прибьёт запахи к земле, и далеко ушедшие овчарки не унюхают беглецов.
Странник и майор сидели в болоте часов шесть. Донёсся звук пропеллера, но ещё долго не верилось, что преследователи улетели.
Странник выбрался из болота первым. Рядом неожиданно углядел Кощея и сразу призадумался, не слышал ли тот его байку со Степановым. Парикмахерша сидела за кустом вереска. Её окликали, она со страху не отзывалась. От грязи голова бабы казалась футбольным мячом, чесалось замочить по её кочану носком ботинка.
Странник обоссался пока сидел в жиже. Водой из лужицы, вывернув штаны, он смывал мочу, поглядывая на Степанова. Сдаст или нет? Тому не было резона изливаться Кощею и Парикмахерше в родственных связях с их командиром. Майор молчал.
Далеконько придётся топать пешком. Выдержит ли отряд? Подкралась мысль, коли в тундре завалит снегом и прижмёт голодом, первой съесть Парикмахершу. Она хоть ласковая, но самая бесполезная…
Парикмахерша почти моментально выказала ум блондинки. Она заявила, что хочет вернуться к джипу, чтобы забрать забытую косметичку. Кощей не выдержал, обозвал девушку дурой. И они сцепились. Странник разогнал фраера и соску пинками. Нарядная компания: одни дерутся, другой - так и норовит дать дёру.
Вышли к озеру, поросшему осокой. Пили воду, встав на колени, загребая жидкость ладонями. Странник вообще не представлял, куда двинуть. Живот подводило. Жрать с каждым часом хотелось сильнее и сильнее.
У Странника были наручники. От греха подальше он приковал к себе Степанова, и так шли, ориентируясь по солнцу. Нормальная жизнь существовала на востоке, на берегу моря. Пешком туда топать и топать.
Скинув куртку, Кощей в прыжке накрыл пятнистую сову. Укрывшись в зарослях подлеска, там, где раскинувшаяся к югу тайга давала знать о себе лиственничным бором, развели костёр.
Дым немного рассеял москитов, совиное мясо показалось деликатесом. Страннику по должности досталась тушка, Кощею – крылья, Парикмахерше – хвост. Степанову, как самому умному – голова. Там почти нечего было есть. Мозгом птица не славилась.
В остаток дня никто не слышал ни голосов, ни собачьего лая, ни выстрелов, ни шума винтов. Впрочем, налетел ураган, и деревья трещали, глуша иные звуки.
Буря мигала молниями без дождя. Свернувшихся на моховой подстилке людей осыпало шишками. Полночи дневалил Странник, его сменила Парикмахерша, за ней – Кощей. Странник старался не спать. Никому не доверял. Под утро не выдержал, провалился в сон. Когда проснулся, стража спала как убитая. Не спал, глядя злыми глазами, Степанов. Дёргал наручник, отчего и проснулся брат.
Опять пошли на восток.
Парикмахерша навострилась извлекать из каменистых россыпей местных воробьиных - пуночек. Они хорошо шли в пищу. Парикмахерша скоро взяла экономную кухню не себя. Чувствовала, если что, первая на вылет. Салаты она делала из корней и клубней, которые палками выкапывала из земли. На десерт подавала морошку, клюкву и голубику.
Раз вышли на пустошь, сплошь усеянную красными, жёлтыми и белыми маками. Сердце Кощея запрыгало от восторга. Он жадно жевал маковую соломку. Странник прикалывался над ним, мол, сбылась мечта идиота. Только потом стало не смешно. Захмелевшего Кощея пришлось тащить волоком.
Странник приказал: на маки разрешается лишь глядеть.
30
БЕДА С МЕДВЕДЯМИ
К вечеру, в полярный день – понятие условное, солнце не заходило, вышли на берег узкой речушки, струившейся на восток. Странник не был уверен, приток ли это Колымы или Анадыря. Возможно, речка текла сама по себе.