— Мы наймем людей по дороге, — пообещал я Гизуру и новым побратимам.
В словах моих прозвучала уверенность, которой я, честно говоря, не ощущал. Да, вполне вероятно, что у нас появятся новые люди, но очень нескоро. Ибо в ближайших землях, где обитают в основном ливы, эсты и водь, рассчитывать на опытных моряков не приходилось. Боюсь, что пополнение мы получим не ранее, чем мы доберемся до Альдейгьюборга, того самого, который славяне зовут Старой Ладогой. А это означало, что с Клерконом нам придется сражаться в меньшинстве. Ведь, по самым скромным подсчетам, людей у него чуть ли не вдвое больше, чем у нас.
И, уж конечно, Финн тоже не преминул мне об этом напомнить. Хорошо, хоть дождался, когда все остальные соберутся в доме и приступят к ритуальному пиршеству. И пока наши новые побратимы вылавливали из котла кусочки Хравна, дули себе на пальцы и старались выкинуть из головы суровую клятву, которую только что принесли, мы с Финном обсуждали сложившееся положение. Итак, следовало признать: мы оказались не готовы к походу. Нам отчаянно не хватало людей — тут и Гизур, и Финн были правы. Я осознавал их правоту и от этого злился еще больше.
— Кто бы говорил! — огрызнулся я. — Ведь именно ты рвался в поход! Не твоими ли усилиями слухи о серебре Аттилы расползлись по всей округе? И что в результате? Со всех сторон сбежалась куча народу, которая буквально вынудила меня отправиться в поход. А тебе не приходило в голову, что такие подонки, как Клеркон, тоже услышат эти разговоры и захотят примазаться? Очень жаль, что ты в свое время не догадался попридержать язык…
Все это я высказал Финну и тут же сам пожалел. Мне не следовало бы так говорить, ведь он спас мне жизнь — там, в хижине Тора, когда я остался один на один с Клерконовыми головорезами. Но, с другой стороны, меня тоже можно понять! Ведь в результате все мои мечты об оседлой жизни в Гестеринге разбились в прах. И мысль о том, что Финн к этому причастен, не давала мне покоя. Правда, у меня не было оснований подозревать побратима в злом умысле — это предполагало наличие хитрости, которой вообще-то в Финне не наблюдалось, — но мне в тот момент не хотелось быть справедливым и рассудительным. Я смотрел на ораву чужих людей, пожиравших моего Хравна, и чувствовал лютую ненависть ко всему белому свету. В том числе и к Финну. Он это почувствовал и благоразумно решил удалиться.
Зато появился Квасир. Он отделился от веселой компании, которая под воздействием пивных паров уже вовсю дурачилась и горланила, и присел на корточки возле моего кресла. Квасир долго молчал, прежде чем начать разговор — словно чувствуя, что за каждое сказанное слово придется платить полновесным серебром, и прикидывая: а хватит ли средств?
— Слыхал, ты круто обошелся с Финном, — сказал он наконец, не глядя на меня.
— Он что, сильно обижен? — мрачно поинтересовался я.
— Да нет, — усмехнулся Квасир. — Он ведь понимает, что у тебя голова пухнет от мыслей. Мы оба — и Финн, и я — надеемся, что свежий морской воздух прочистит тебе мозги.
Ну, пусть надеются… Уж на это, по крайней мере, Финн имел право. Хотя в тот миг я этого не понимал. Ни тогда, ни позже, когда и вправду ощутил прилив радости.
Однако когда это все же случилось, Финн подошел и встал рядом со мной на носу драккара. Морской ветер дул в лицо, холодил щеки и трепал наши косы.
«Сохатый» легко взлетал на встречные валы, а затем бесстрашно устремлялся вниз — так, что дух захватывало. Их было много, этих могучих, злобных валов, которые непрерывной чередой устремлялись нам навстречу, а затем — вынужденные бесславно расступаться — пенились и завывали под килем. Здесь была их стихия, и злились они по праву, ибо обычно никто не осмеливался бросать им вызов. Никто, кроме нас и китов… И лишь киты не ведали страха в этом единоборстве.
Соленые брызги летели мне в лицо и хрупкой коркой застывали на коже. Чистый восторг переполнял душу, и, будучи не в силах справиться с собой, я откинул голову и заревел, как тюлень на лежке. Обернувшись, я обнаружил, что Финн точно так же орет и улыбается счастливой улыбкой. Выглядели мы, наверное, глупо, потому что Торгунна и остальные женщины смотрели на нас с неодобрением. Сами они сидели, тесно скучившись под мокрым трепещущим навесом, и выглядели совсем несчастными.